— А это уже воля Его величества, если вы помните. — Парировал Дэйн.
— А перечить королеве — это государственная измена, если вы помните. — С напором ответил патриарх. — Если не боитесь темницы, то побойтесь гнева богов, чьей дланью всегда был и будет Его величество король!
— Неужели патриарх решил вспомнить о богах? — Прищурившись, ответил Дэйн. — Где же были ваши боги, когда их «длань» медленно превращалась в иссохшую культю? Когда разум короля туманился, а сам он переставал узнавать жену и дочь. Где были вы?
— Вы забываетесь, Кавигер! — От возмущения к лицу Велерена прилила кровь. — Я проводил с Его величеством каждый вечер!
— И, как и ваши боги, безмолвно глядели, как ему становится всё хуже. Будто так и должно быть! — Сказав это, Дэйн ощутил холодок, прокатившийся по телу. В этот раз слова опередили его разум, слетев с языка быстрее, чем он смог осознать их смысл. Но куда страшнее было то, что командующий понял по изменившемуся лицу патриарха, что тот тоже всё осознал. Повисло молчание.
— Что ж, мне ясны ваши намерения, командующий. Но если королю станет хуже, подумайте, на чьей совести это будет. Божественная кара неотвратима, независимо, верите ли вы в это или нет. — После этих слов Велерен холодно улыбнулся и развернулся, зашагав прочь. Дэйн Кавигер же остался наедине со своими мыслями. Ему часто случалось бороться со сном на дежурстве, но сегодня бороться было не с чем: командующий гвардией не смог бы уснуть, даже если бы очень захотел этого. Кровь стучала в висках, во рту пересохло, а мысли метались, словно стадо перепуганных овец. Неужели этими словами он поставил под удар весь план по спасению короля и обрёк целую страну. И каков теперь будет следующий ход их с Явосом противников в этой странной и страшной игре? Так он простоял до самого утра и даже дольше. Караульный гвардеец, пришедший узнать, почему командующий так долго не просит сменить его, увидел Дэйна побледневшим с синими кругами вокруг покрасневших глаз. Как его отводили в покои, Кавигер помнил с трудом. Едва войдя в комнату, он рухнул на кровать от усталости и уснул, не раздеваясь.
Следующей ночью состоялась незапланированная встреча в одном из потайных тёмных коридоров. Патриарх Велерен в этот раз выглядел мрачнее тучи, обеспокоенным и даже озлобленным. Королева Мередит тоже была недовольна.
— Что же такое могло случиться, что вы отправили мне письмо со столь странным содержанием? Не слишком ли нагло с вашей стороны употреблять слово «немедленно» в переписке с королевой?
— Ваше величество не знает того, что известно мне. — Патриарх дышал взволнованно, будто только что преодолел дюжину лестничных пролётов.
— И что же это, Велерен? Неужто ситуация вышла из-под вашего хвалёного контроля? Или эта седая крыса Таммарен сумела удивить вас даже из лечебницы?
— У этой крысы есть крысёныш, имя которому Дэйн Кавигер.
— Кавигер? Он же болван! — Усмехнулась королева. — Только не говорите мне, что вам досаждает начальник гвардии.
— Сам-то он может и болван, но, похоже, они с Таммареном заодно. Прошлой ночью он не пустил меня к королю! И заявил, что никого не пустит!
— Эдвальд уже настолько ослаб, что не может подняться с кровати, Велерен. Думаю, это и к лучшему. Вы ведь не хотите уморить его насмерть. Мы оба этого не хотим. Нам не нужна гражданская война вдобавок к эльфам.
— Гражданской войны не случится, если Церковь успеет взять правление в свои руки. — Осторожно проговорил патриарх. — Если заручиться поддержкой Ригена, эльфы будут раздавлены даже без Эдвальда на троне.
— Я понимаю, к чему вы клоните. — Проговорила королева. — Но на этот шаг пойти нелегко.
— Конечно, Ваше величество, я понимаю. Это ведь ваш муж и когда-то вы его даже любили.
— Любила? — Усмехнулась Мередит. — Можно подумать, вам не известно, как лорды-отцы выдают замуж дочерей. Эттингар Русворт всегда, сколько я помню его, был гадким ворчливым стариком. Холодным, как скалы, на которых стоит его замок в Коггенпорте. Он был совершенным прагматиком в вопросах брака, а любовь для него была не более чем забавным словом и юношеской болезнью. Наверное, он сам любил Эдвальда больше, чем я. Не будь этот человек моим отцом, я бы искренне его ненавидела. Однако благодаря ему я больше никогда не увижу этой проклятой продуваемой всеми ветрами Солёной скалы и не услышу сводящий с ума непрекращающийся шум волн, разбивающихся о камни у подножья замка.
— Но всё же вы хотите выдать собственную дочь за сына ригенского императора, не спросив её желания.
— Ах, Велерен. В сравнении с Ригеном Энгатар — такая же помойка, как и Коггенпорт в сравнении с Энгатаром. Я хочу сделать Мерайе дар. Пусть даже она никогда не сможет оценить его. Девочка заслуживает лучшей жизни. — В дрожавшем голосе королевы послышались слёзы. — И даже если для этого придётся перешагнуть через холодное тело Эдвальда, то так тому и быть.
— Но для этого нужно разобраться с проклятым Кавигером. — Сквозь зубы процедил патриарх.
— Убить? — Неуверенно предположила Мередит.
— Как показывает опыт с Явосом, это не лучший выход. Казначей и сам, похоже, понял, что раскрыл себя, так что права на ошибку у нас нет. Неудачное покушение лишь даст ему повод арестовать нас.
— Почему же он всё ещё не сделал этого?
— Кавигер ещё молод. Он идеалист, и не пойдёт на решительный шаг, пока не будет абсолютно уверен в собственной правоте. Пока же он колеблется, и лишь это отделяет нас от плахи, Ваше величество.
— В таком случае, почему бы не арестовать его первыми? В этом замке у меня есть гвардейцы моего отца, что верны лишь мне. И слово королевы будет для них даже превыше приказа командующего.
— Прекрасно. В таком случае нам нужен лишь повод. И тогда первый же его неверный шаг станет шагом в могилу.
Глава 2
Большая часть придворных Чёрного замка была не на шутку взволнована здоровьем короля, но, в отличие от командующего гвардией, верховного казначея, патриарха и королевы, они не имели ни малейшего представления, что могло послужить тому причиной. А если какие-то домыслы и приходили им в голову, то они были весьма далеки от реальности.
Так среди казначейства, лишённого Таммарена, но без проблем продолжавшего выполнять обязанности, ходило мнение, что, дескать, Его величество просто решил отдохнуть от дел государственных и отлежаться в покоях. Того же мнения они были и о Явосе, завистливо полагая, что история с покушением была от начала и до конца выдумана, а сам верховный казначей просто вздумал таким образом взять себе нигде не учтённый выходной.
Многочисленные слуги и служанки, как водится, судачили обо всём, что происходило в замке. Но недуг короля, разумеется, был стократ интересней, чем перемывание костей кому бы то ни было, так что все разговоры в итоге сводились к этому, даже если начинались совсем с другого, причём версий было немногим меньше, чем самой прислуги. Но самые безрадостные разговоры велись на кухне, где из-за исчезновения пиров и застолий у поваров появилось непривычно много свободного времени. Старый кондитер родом из Нераля, так и не сумевший за годы службы в замке избавиться от акцента, ворчал, что король подхватил простуду, подтверждая свои слова тем, что весна нынче непривычно холодная и у него самого то и дело ломит кости от такой погоды. Ему вторил ригенский мясник, сетовавший, что Его величество непременно спасла бы наваристая и жирная похлёбка из баранины, и что юной принцессе это блюдо бы тоже не помешало.
— Кто ж такую кнохиге в жёны-то возьмёт! — Говорил он. — Худая как щепка, а ведь ей ещё королю внуков рожать!
На такие слова упитанная пожилая мойщица посуды обычно отвечала ему, мол, кому предложат, тот и возьмёт. Кто ж от дочки королевской откажется?
— И то верно. — Усмехался в усы мясник и отрубал очередной кусок мяса от свиной туши, принесённой с ледника проворными поварятами. О возможности отравления не говорил никто — от старшего повара до последнего поварёнка. Таково было негласное правило: разговорам о ядах и отраве на кухне не место.