Хоть и женился Силян, а все равно не переменился. Отец пашет, сеет, молодая жена Неда да Силянова сестра Босилка жнут, по хозяйству управляются, мать стряпает — все при деле. Один Силян с самого утра по ярмарке слоняется с такими же, как сам, друзьями-гуляками.
Год так прошёл. Родила Неда Силяну сыночка. Назвали его Велка. Тут бы Силяну одуматься, да куда там — ещё пуще загулял. А вернётся к ночи — жена плачет, сестра вздыхает, мать уговаривает, отец бранит.
— Совсем житья не стало, — сказал однажды Силян. — Придёшь домой усталый, тут бы отдохнуть, а тебя поедом едят. Уйду от них. Пусть живут как хотят, и я как хочу. И ушёл.
Далековато от их села город был, но Силян ног не пожалел, добрался до города, к постоялому двору направился. Деньги у него в ту пору ещё в кармане звенели. На этот звон и сыскались дружки, налетели, как мухи на мёд. День веселился Силян, второй пировал, а на третий и деньгам и дружбе конец.
А город — не отец с матерью, никто куска хлеба даром не даст. Стал голодать Силян. Где наймётся дров наколоть, где глину на постройку мять. Поменьше заработает — проест, побольше заработает — пропьёт.
Так и бегут дни за днями. Думал Силян, в городе его весёлая, лёгкая жизнь ждёт, а тут вон как дело обернулось.
Пошёл он как-то в город Салоники. Решил свет повидать, на людей посмотреть. А в Салониках в гавани парусники толпятся, от гребных судов с длинными вёслами на воде тесно. Нанялся Силян на корабль матросом, и на следующее же утро корабль отплыл.
Не день, не два нёс их ветер и с каждым днём всё крепчал да крепчал. А посредине моря разыгралась страшная буря. Волны бросали судёнышко из стороны в сторону, играли с ним, словно кошка с мышкой. Корабль то вверх подкидывало, то вниз бросало. Сорвало руль и паруса, мачты изломало. А потом ударило судно о скалу и совсем в щепки разбило.
В тот страшный час все потонули. Одному Силяну удалось спастись. Он за большую доску успел ухватиться, вполз на неё, руками-ногами вцепился.
Долго ли его носило по морю, не знал, не помнил. Дождь его сёк, солнце жгло, думал — совсем пропадёт. А всё-таки утихла буря, вынесло доску на берег и Силяна с ней.
Лежит Силян без сил на твёрдой земле, и всё ему чудится, что под ним волны ходят. Отлежался, встал и побрёл куда глаза глядят, только бы подальше от моря. Прошёл сколько-то, опять перед ним море блещет. Повернул в другую сторону, шёл, шёл и снова к морю вышел.
«Не иначе, я на остров попал, — думает Силян. — Да живёт ли здесь кто? Что-то тут и дымком не пахнет, собаки не лают, петухи не кричат. Вдруг я один-одинёшенек на этой земле среди моря?!»
А уже ночь надвигается. Нашёл Силян небольшую пещерку над ручьём, попил водички, ежевикой, что на склоне росла, чуть голод приглушил и улёгся. Как может спать голодный, холодный человек на чужой земле с камнями под головой, так и Силян спал — всю ночь продрожал, глаз не сомкнул.
Вот когда проняло-то Силяна! Вспомнил он родное село, отца с матерью, ласковую жену с сыночком, добрую сестру. Доведётся ли опять свидеться с ними? Или так и сгинуть ему тут, на чужбине?!
Долго печальные думы думаются, а ночь ещё дольше тянется. Наконец занялась заря.
Взобрался Силян на гору, огляделся кругом. Вот радость! Внизу меж горой и холмом, в долинке, поля распаханы, а мимо полей дорога вьётся. Значит, не пустой остров, живут тут люди! Побежал по склону, словно крылья у него выросли. На дорогу ступил, зашагал вперёд.
Только обогнул холм, увидел: на лужке муж с женою сено косят. Бросился к ним Силян, да остановился.
«Как, — думает, — с ними заговорить? По-нашему, по-болгарски? Так откуда тут, на острове посреди моря, болгарам взяться! А если они турки, или греки, или ещё кто — они меня не поймут, я их не пойму. Будем переговариваться, как слепой с глухим. Однако всё же люди они, не волки, как-нибудь договоримся».
Тут вдруг женщина засмеялась, повернулась к мужу и сказала:
— Смотри, муженёк, никак Силян к нам идёт!
— И впрямь, Силян, — муж отвечает. — Каким только ветром его сюда занесло?
Удивился Силян. Мало того, что эти люди по-болгарски говорят, они ещё его и по имени кличут. Что за диво!
Мужчина обтёр косу травой, отложил в сторону.
— Что ж, Силян, откуда бы ты ни взялся, с неба ли, с моря ли, нашим гостем будешь. Идём с нами.
Привели его в небольшое селенье ребятишки навстречу высыпали, закричали звонкими голосами:
— Силян пришёл! Силян пришёл!
Силян ещё пуще дивится:
— И детишки меня знают! А я их никого и в глаза не видывал.
Хозяева усадили Силяна на почётное место за столом. Угощают. Стали соседи сходиться и всякий, здороваясь, его по имени зовёт. А самый старый-старик принялся расспрашивать.
— Ну что, Силян, где был-пропадал? Не бросил ли пить-гулять? Мать по тебе глаза проплакала. Молодая жена Неда при живом муже горькой вдовицей горюет. А сынок Велка сиротой растёт. Может, твой отец Божин хоть от внука дождётся помощи.
Покатились тут у Силяна из глаз частые слёзы.
— Если бы мне в родные места привелось вернуться, всё бы по-другому пошло. Только как туда добраться? Может, кораблём, что к острову причалит?
— Нет, Силян, не заходят сюда корабли. В стороне этот остров от торговых путей лежит. И окружают его мели, скалы да водовороты. Ведь и тот корабль, на котором ты плыл, о наши камни в щепы разбило.
— Да вы-то сами как сюда попали? — вскричал Силян. — И откуда меня и всю нашу семью знаете?
— Как не знать! Мы все с тобой из одного села родом. Вся ваша жизнь нам как на ладони видна. А сюда на остров приносят нас широкие крылья. Мы ведь аисты, Силян.
— Аисты? Не пойму я что-то! — говорит Силян. — Разве аисты пашут и сеют, по-болгарски говорят? Не бывает такого на свете!
— Бывает не бывает, — отвечает старик, — а что было, то было. Если хочешь, послушай. Расскажу я тебе не сказку, не по баску, чистую правду.
Давно это случилось. Мой дед тогда ещё мальчишкой босиком бегал. И таким сорванцом рос, ещё почище тебя. Соберёт ватагу мальчишек да девчонок, по садам яблоки обрывают, ульи на пасеках перевернут, собакам к хвосту черепки привязывают. Не было на них ни угомона, ни управы. Однажды забрёл в село старик нищий. Принялись ребята его дразнить, за рубаху, за торбу дёргать. Рассердился старик да и огрел посохом одного, другого. Ребята отбежали, стали в него камни швырять. И попал камень ему в висок. Упал старик и умер. А перед тем как в последний раз вздохнуть, успел их заклясть страшным заклятьем: «Не умели вы среди людей людьми жить, так станьте аистами. А людьми обернуться сможете только там, где, кроме вас, людей не будет, на пустынном острове посреди моря. Нерушимо моё проклятие на веки веков!»
Как сказал старик, так и сделалось. В тот же миг выросли у ребят крылья, поднялись они в воздух и полетели. Куда — сами не знали. Принёс их ветер на этот остров. Посреди острова из-под скалы текут два ручья: один ручей с человечьей водой, другой с аистиной. Искупаемся в первом — людьми становимся. Тут, на острове, время коротаем. А когда в родную Болгарию, в родимое село весна придёт, начинает нас томить тоска неодолимая. Тогда окунёмся мы в ручей с аистиной водой и, обернувшись аистами, летим на родину. Там наш дом, там и живём до глубокой осени.
— Дедушка, а мне можно аистом обернуться? — спросил Силян.
— Отчего ж нельзя, — ответил старик.
— Так покажи мне скорей, где заветные ручьи, — молит Силян. — Сделаюсь аистом, полечу на лёгких крыльях в родную сторону.
— Нет, Силян, — старик отвечает, — там, в Болгарии, сейчас зима, а мы, аисты, птицы зябкие. Одному тебе не долететь. Не на езжены в море дороги, да и в небе путь не проложен. Придёт пора, всей стаей снимемся, и ты с нами.
Остался Силян жить в аистином селе. Кому что в хозяйстве помочь — он первый. Сено копнил, хлеб убирал. Будто подменили Силяна, совсем другой человек, сам себя не узнаёт.