Долгими часами обдумывая план разгрома врага, Говоров решил наступать с двух направлений: с Ораниенбаумского плацдарма на севере и в центре фронта — на Пулково. Этими двумя «косыми» ударами можно будет окружить фашистскую группировку войск и уничтожить её или взять в плен.
Под Ораниенбаум была переброшена морем Вторая ударная армия под командованием генерала Федюнинского. Крупные войсковые части были переброшены с левого фланга фронта в Сорок вторую армию, стоявшую под Пулковом. На неё по плану командующего ляжет главная тяжесть битвы.
Наступил 1944 год. План командующего фронтом выполняли все ленинградцы. Снова заработали на заводах остановленные во время глухой блокады станки. Сырьё поступало в город по железной дороге, но рабочих не хватало. К станкам, которые попроще, становились подростки. Для самых маленьких ростом ставили перед станком деревянную ступеньку. Тут же в цехах ребята учились рабочим профессиям.
Партизаны в тылу врага нападали на небольшие немецкие подразделения и обзаводились оружием. Окрепнув, они нападали на целые гарнизоны в деревнях. Разрушали железные дороги, мосты и посадочные площадки для самолётов.
В намеченных планом местах скрыто сосредотачивались войска.
11 января командующий фронтом Говоров и секретарь Ленинградского обкома партии Андрей Александрович Жданов созвали Военный совет.
— Наступление начнём четырнадцатого января с Ораниенбаумского плацдарма. Пятнадцатого ударим со стороны Пулкова. Ещё раз с самым пристальным вниманием проверьте готовность ваших войск, товарищи генералы! — сказал Говоров.
Командующие дивизиями, корпусами и армиями последний раз оглянулись назад, взвешивая гигантский труд сотен тысяч людей.
Накануне наступления последним ушёл от Говорова, чтобы ехать на передовую, Егор Ильич Никаноров. Леонид Александрович всё не отпускал его, хотел остаться наконец один на один с самым давним своим другом, чтобы сказать ему то, чего нельзя не высказать, но что не всякому скажешь.
Каждый раз, заходя в кабинет, полковник Никаноров брал в руки лошадку и спрашивал, улыбнувшись:
— Хранишь, подпоручик?
— Храню, солдат, — отвечал Говоров, — и вечно хранить буду.
— Третий такой день в моей жизни, Егор Ильич. Первому сам был свидетелем — это когда мы решили перейти в Красную Армию. Второй такой день был в Одессе, когда я выкинул из души свою мечту стать кораблестроителем и остался служить в армии. И вот наступил третий. Сейчас кажется, что ради него я работал всю свою жизнь. Всю жизнь, ещё с первого класса реального училища готовил себя к этому дню. Отказываясь от отдыха, от так называемых радостей жизни, лёгких путей, сделок с совестью по мелочам, шёл к этому дню, как снаряд летит по своей траектории. Я знал, что траектория в любой точке должна быть траекторией и соответствовать формуле траектории. Стоит лишь одной точке полёта оказаться вне траектории, и снаряд не попадёт в цель.
— Не совсем верно, Леонид Александрович, — возразил Никаноров. — Человек — это система самоуправления в отличие от глупого снаряда. Он сам исправляет свои отклонения и возвращается на траекторию.
— Вы правы, Егор Ильич, — кивнул Говоров. — И сегодня я совершенно уверен в победе. Я её вижу.
— После таких трудов по подготовке мы не можем не победить, — сказал Никаноров.
— Мы победим, потому что на нашей стороне правда. От правды не защитишься никакими укреплениями, не спрячешься в окопы. Своими трудами мы только приближаем её победу и торжество. И чтобы приблизить торжество правды, не жалко ни трудов, ни самой жизни.
Никаноров ещё раз погладил лошадку и поднялся.
— Я поеду в дивизию, Леонид Александрович, — сказал он.
— Думаете, что задерживаете меня? — догадался Говоров. — Нет, Егор Ильич. Мне требовалось поговорить с вами, и спасибо, что выслушали моё многословие… Обнимемся на счастье…
Два солдата гражданской войны крепко обнялись.
Говоров вызвал адъютанта:
— Александр Васильевич, прикажите подготовить самолёт. Ночью полетим в Ораниенбаум.
— Слушаюсь, — сказал капитан Романов. — Не будет ли приказаний относительно старшего лейтенанта Говорова?
— Относительно старшего лейтенанта Говорова приказаний не будет, — сказал Леонид Александрович и поехал домой.
Дома он сел к столу и стал есть поданный Лидией Ивановной ужин. Говоров не хотел, чтобы Лидия Ивановна приезжала сюда, во фронтовой город. Но он, приказывавший целому фронту, миллиону людей, не мог приказать жене остаться там, где безопаснее. Лидия Ивановна решила по-своему и приехала в Ленинград.