Я была уверена, что именно из-за него я сейчас жива… из-за него у меня был защитник, который присматривал за мной.
Защитник, который теперь был мертв.
Вероятно, это была единственная причина, по которой Грейсон до сих пор не дозвонился до меня… потому что человек, который сохранил мне жизнь, умер, так и не успев рассказать ему, что произошло.
— Зачем?! — Картер взорвался. — Он тебе не нужен!
Эти слова вывели меня из себя, и следующее, что я осознала, были слезы, катившиеся по моим щекам.
— Господи Иисусе, Картер! — Джек закричал на него, а затем притянул меня к себе и крепко обнял. — Все в порядке, — успокаивающе сказал мне Джек. — Все будет хорошо.
Слезы застилали мне глаза, когда каждый из них пытался утешить меня, их голоса были тихими и извиняющимися. Но, в конце концов, я не могла найти утешения ни в их словах, ни в их прикосновениях, не тогда, когда мое сердце, казалось, разрывалось на части.
— Пожалуйста, — прошептала я, задыхаясь от волнения, — я просто хочу лечь спать. Мне нужно побыть одной.
— Конечно, — пробормотал Картер с беспокойством в голосе.
Он повел меня в комнату для гостей, остальные молча последовали за нами. Они помогли мне лечь в роскошную кровать, плотно укутали одеялами, изо всех сил стараясь, чтобы я чувствовала себя в безопасности.
— Прости, Кеннеди, — сказал Картер, нежно целуя меня в лоб, его глаза блестели от непролитых слез. — Я не хотел быть таким придурком. Я просто…
Он покачал головой, а когда моргнул, блеск слез исчез, и я не была уверена, что мне это только показалось. Он повернулся и вышел из комнаты.
Над ним нависла тьма, от которой я не знала, сможет ли он убежать… сможет ли он когда-нибудь полюбить меня и позволить мне любить Грейсона.
— Мы будем рядом с тобой, — пообещал Джек, касаясь губами моей щеки. — Несмотря ни на что.
— Приятных снов, — пробормотал Себастьян, нежно поцеловав меня в другую щеку, прежде чем выйти из комнаты, и дверь за ними тихо закрылась.
Я лежала в затемненной комнате, чувствуя мягкость простыней и тепло окутывающего одеяла. Но, несмотря на их попытки успокоить меня, я не могла избавиться от чувства беспокойства.
Конечно, я не могла заснуть. Мне просто нужно было побыть одной. Меня беспокоило, что Грейсон сошел бы с ума, узнав, что что-то случилось, и парни хотели сохранить это в тайне от него. Я хотела всех четверых своих мужчин. Это казалось невозможным, и это причиняло такую боль, что мне казалось, будто мне холодно и одиноко даже в гостевой комнате их роскошного пентхауса.
Я вздрогнула, задаваясь вопросом, не убеждаю ли я себя в том, что мне холодно без Грейсона в моей жизни. Или, может быть, из-за невероятно высоких потолков и окон от пола до потолка повсюду в пентхаусе было прохладно, по крайней мере, когда рядом со мной не было высокого, мускулистого, теплого хоккеиста, в которого я могла бы завернуться.
Поскольку в данный момент меня раздражали все эти высокие и мускулистые ухмыляющиеся мужчины в моей жизни, я решила раздобыть дополнительное одеяло. Я встала с кровати и открыла дверцу встроенного шкафа. Мне потребовалась секунда, чтобы найти выключатель, и когда я это сделала, то с удивлением обнаружила, что шкаф полон, а вдоль стены выстроились несколько сумок. На полке над сумками лежали несколько толстых, уютных мягких одеял и несколько дополнительных пушистых подушек, и я вытащила мягкое, флисовое одеяло и прижала его к груди.
Я чуть было не вернулась в комнату, так и не увидев больше ничего, связанного с сумками.
Но затем моё внимание привлек аккуратный почерк, наверняка Джека, выведенный маркером на клейкой ленте поперек одной из этих вещей.
Кеннеди.
Меня захлестнула волна замешательства, когда я потянулась к ближайшей сумке. Я бросила взгляд на дверь. Что, черт возьми, еще эти парни от меня скрывали?
Я осторожно подняла крышку и заглянула внутрь. Там были фотоальбомы, старая толстовка с капюшоном, несколько кукол Барби, знавших лучшие времена. Мои руки дрожали, когда я взяла маленького потертого плюшевого мишку, мех которого от старости слипся.
— С днем рождения, милая, — прошептала моя мама, ее глаза сияли. Она провела мишку по куче блестящих обернутых подарков на кухонном столе. — Сначала подарки? А потом шоколадный торт на завтрак?
Воспоминание пронзило меня, как удар током. Я едва могла дышать. Когда я попыталась сосредоточиться, напрячь память, все исчезло.
На долю секунды я увидела лицо моей матери, но теперь не могла его вспомнить — только очертания ее фигуры, ощущение темных волос, ниспадающих длинными свободными волнами. Волосы, как у меня.