Когда я вышла на сцену, ослепительный свет прожекторов направил на меня свой сильный жар, отчего моя кожа покрылась мурашками от дискомфорта. Поначалу яркость была ошеломляющей, заставляя меня щуриться и моргать, так как безжалостный свет грозил ослепить меня. Мир за пределами поля зрения стал расплывчатым, а лица зрителей казались далекими и нечеткими.
Жара, казалось, усилилась, и я вдруг представила себя на сцене, похожую на плюшевого поросенка, по коже которого стекают струйки пота.
Когда первоначальный шок прошел, мои глаза медленно привыкли к яркому свету прожекторов. Окружающий мир обрел четкость, я увидела взволнованные лица зрителей, сверкающие декорации и великолепие зала. Хотя я все еще ощущала интенсивность света прожекторов, они больше не ослепляли меня.
Ведущий, обычно озвучивающий игры команды, выступил вперед, и его голос разнесся по залу.
— Дамы и господа, — начал он, его голос источал харизму, — могу я попросить вашего внимания, пожалуйста? У нас последняя участница на этот вечер, и позвольте мне сказать, джентльмены, что это платье и женщина, которая в нем, заставляют нас затаить дыхание, я прав?
Свинья.
Теперь я не думала о том, что выгляжу как плюшевый поросенок, потому что один из них стоял прямо у сцены.
Мои руки так и чесались прикрыть грудь, а щеки пылали от смущения. Но я держала их опущенными, пытаясь изобразить на лице приятную улыбку, пока он продолжал свою идиотскую обличительную речь. Неужели он так раздражал других женщин, а я просто не замечала?
Я сосредоточила свой взгляд на стене позади толпы, не в силах смотреть ни на кого слишком пристально. Особенно на них троих. Я бы не вынесла, если бы они смеялись надо мной. Или испытывали отвращение. Это тоже было бы отстойно.
Какой совет давали люди, когда выступали перед толпой? Представьте, что они все голые? Мне это показалось не очень уместным. Мой взгляд случайно упал на владельца команды, который, несмотря на кажущуюся привлекательность, щеголял светлой стрижкой. Я определенно не хотела представлять его обнаженным.
Я поняла, что диктор замолчал, и в зале воцарилась тишина. Мучительная, неуютная тишина.
Черт, вот оно что. Я была здесь, наверху. И никто не собирался предлагать за меня цену. Неуверенность кольнула меня в грудь, и я была в нескольких секундах от того, чтобы сбежать со сцены, после чего стала бы монахиней в далекой стране, где обо мне больше никто не услышит.
Как раз в тот момент, когда я была почти на грани нервного срыва, вокруг словно прорвало плотину, зал взорвался гулом голосов. Со всех сторон раздавались предложения, и цифры росли быстрее, чем я могла себе представить. Мои глаза расширились от шока, сердце забилось еще быстрее, пока я пыталась осмыслить происходящее.
Среди хаоса конкурирующих предложений один голос прорезал толпу, словно луч света. Это был голос Картера, сильный и непоколебимый.
— Десять тысяч долларов, — прокричал он, и его предложение разнеслось по залу с неоспоримой решимостью.
На Картере был бархатный костюм темно-синего цвета. На ком-то другом это, вероятно, выглядело бы нелепо. Но он не отрывал взгляда от подиума, его темно-зеленые глаза сверкали, когда он смотрел на меня. На секунду я вспомнила, как ощущала его твердое тело под собой, как его…
— Одиннадцать тысяч, — бросил Себастьян, вставая со своего места. У меня отвисла челюсть. Что они делали?
Картер бросил на него свирепый взгляд: «Какого хрена ты творишь?».
Я видела, как он разинул рот. Себастьян только подмигнул ему.
— Двенадцать тысяч, — сказал Себастьян, хотя никто другой еще ничего не сказал.
У меня внутри все вспыхнуло, когда Себастьян обратил свое внимание на меня, его язык прошелся по нижней губе, напомнив мне о том, как этот язык касался моей кожи. И звуки, которые он издавал, когда кончал.
— Пятнадцать тысяч! — рявкнул Джек, тоже вскакивая со своего места.
Ухмылка Себастьяна исчезла, когда он недоверчиво уставился на него. Джек отшвырнул его.
Если первые ставки показались мне возмутительными, то последующие были еще безумнее. Это было похоже на то, что три звезды решили, что я стою их усилий, и это подстегнуло всех в зале попытаться выиграть меня.
— Двадцать тысяч! — проревел мужчина перед сценой, подняв свой стеклянный бокал вместо таблички с предложением.
— Двадцать пять! — крикнул Картер.
— Двадцать семь!
— Тридцать!
— Тридцать пять!
Ставки продолжали расти. Я взглянула на диктора, он ошеломленно смотрел на зал, словно тоже не мог в это поверить.
— Пятьдесят тысяч! — Себастьян только что закричал.