Появился дикий вепрь огромадный —
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.
Сам король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил.
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес волочил.
И король тотчас издал три декрета:
«Зверя надо одолеть, наконец!
Кто отважится на дело на это —
Тот принцессу поведет под венец!»
А в отчаявшемся том государстве —
Как войдешь, так сразу наискосок,—
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший королевский стрелок.
На полу лежали люди и шкуры,
Пели песни, пили мёды — и тут
Протрубили на дворе трубадуры,
Хвать стрелка! — и во дворец волокут.
И король ему прокашлял: — Не буду
Я читать тебе моралей, юнец!
Если завтра победишь Чуду-юду,
То принцессу поведешь под венец.
А стрелок: — Да это что за награда?
Мне бы выкатить портвейна бадью!
Мол, принцессу мне и даром не надо —
Чуду-юду я и так победю.
А король: — Возьмешь принцессу — и точка!
А не то тебя — раз-два! — ив тюрьму!
Это все же королевская дочка!
А стрелок: — Ну, хоть убей — не возьму!
И пока король с ним так препирался,—
Съев уже почти всех женщин и кур,
Возле самого дворца ошивался
Этот самый то ли бык, то ли тур.
Делать нечего: портвейн он отспорил,
Чуду-юду победил и убег.
Так принцессу с королем опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок.
О судьбе
Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
За мною пес — судьба моя — беспомощна, больна.
Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену,
Глядит — глаза безумные и с языка слюна.
Морока мне с нею.
Я оком грустнею,
Я ликом тускнею,
Я чревом урчу,
Нутром коченею,
А горлом немею,
И жить не умею,
И петь не хочу.
Неужто старею?
Пойти к палачу,—
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.
Я зарекался столько раз, что на судьбу я плюну,
Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит.
И стал я по возможности подкармливать
фортуну,—
Она, когда насытится, всегда подолгу спит.
Тогда я — гуляю,
Петляю, вихляю
И ваньку валяю,
И небо копчу,
Но пса охраняю —
Сам вою, сам лаю,
Когда пожелаю,
О чем захочу.
Когда постарею,
Пойду к палачу,—
Пусть вздернет скорее,
А я заплачу.
Бывают дни — я голову в такое пекло всуну,
Что и судьба попятится испуганна, бледна.
Я как-то влил стакан вина для храбрости
в фортуну,
С тех пор — ни дня без стакана. Еще ворчит она:
«Закуски — ни корки!»
Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке,
Носила б парчу…
Я ноги — в опорки,
Судьбу — на закорки,
И в гору, и с горки
Пьянчугу влачу.
Я не постарею,
Пойду к палачу,—
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.
Однажды переперелил судьбе я ненароком —
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик,
Хамила, безобразила и обернулась роком,
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.
Мне тяжко под нею,—
Уже я бледнею,
Уже сатанею.
Кричу на бегу:
«Не надо за шею!
Не надо за шею!!
Не надо за шею!!! —
Я петь не смогу!»
Судьбу, коль сумею,
Снесу к палачу,—
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.