Как ни крути, а жизнь продолжается.
Глава 13. Кто примет человека таким, какой он есть?
Все устаканилось и, в самом деле, мы оказались там, где и ожидали — в папиной машине, с Любаней и ее дедушкой Федором.
Перевязанная Толикова рука мягко лежала на руле, я сидела на месте смертника и теребила ремень безопасности, между ног у меня было темно-красное пятно, и оно притягивало мой взгляд, я никак не могла отвлечься от него.
Любаня сказала:
— Вы болеете?
— Не, — сказал Толик. — Бычье здоровье, не переживай.
— Тогда почему вы так выглядите?
Потому что, подумала я, он меня чуть не изнасиловал, и теперь нам обоим так стыдно.
А сказала — совсем другое:
— Просто устали.
— Из-за меня?
— Нет, малыш, — сказал Толик. — Вы с дедом молодцы ваще. Так держать.
В зеркале заднего вида отражалась Любаня, теребившая волосы моей куклы. У Любани был внимательный и пытливый взгляд.
— А вы еще приедете? — спросил дедушка Федор. — Хотелось бы, может, праздник какой. Вы нам так помогли.
— Приедем, — сказала я. — Обязательно. Мы за вас очень рады.
Знаете это ощущение, когда между вами и еще одним человеком есть тайна, которая поглощает все вокруг. И люди, находящиеся рядом, чувствуют ее присутствие, но не могут увидеть, им неуютно и жутко, как рядом с призраком или просто там, где кто-нибудь погиб.
Я была рада, когда мы высадили Любаню с дедушкой, и, кажется, не меньше рады были они. Я сказала:
— До свиданья, до свиданья!
Попыталась придать своему голосу жизнерадостности, но получилось на редкость депрессивно, будто они уходили на войну.
Толик сказал:
— Все, досвидос, короче! Рады были помочь, обращайтесь, если че!
И тоже получилось очень печально. Мы поглядели, как они заходят в подъезд, и Толик положил голову на руль.
Я сказала:
— Поедем домой?
Он сказал:
— Не вопрос.
Но некоторое время так мы и сидели, не двигаясь совершенно. Я смотрела, как рывками приподнимаются от сложного дыхания его лопатки, и вдруг протянула к Толику руку. Но дотронуться до него не решилась. А ведь там было такое хорошее местечко прямо между лопатками, так и просилось под прикосновение.
Снаружи стало совсем неуютно — пошел снег с дождем, мы оба продрогли, тем более, что Толикова куртка была такой мокрой.
— Включи печку, — сказала я. — Вдруг ты простудишься.
— Ну и хорошо. Может, и умру даже. Поди плохо.
И я подумала, что мы с Толиком похожи больше, чем мне всегда казалось. Я в нем узнала все то, с чем встретила его. Может, он потому меня с самого начала так хорошо понял.
Теперь наступила моя очередь поделиться с ним тем, что Толик сам мне когда-то дал.
Я сказала:
— Толик, ты ведь говорил мне, что это неважно. Что было в прошлом, что ты делал.
— Пиздел, — сказал Толик веско. Я снова потянулась к нему и все-таки положила руку Толику между лопаток.
— Нет, — сказала я. — Ты в это верил, потому что я верила. А теперь думаешь, что я не верю. Только это неправда.
Толик глянул на меня с растерянностью и раздражением, казался он в этот момент много моложе, чем был на самом деле и уже совсем идеально синеглазым.
— Че?
— Ничего, — сказала я. — Не изменилось. Просто мне больно, и тебе больно, но такое бывает. И проходит.
Толик вдарил по рулю, взвизгнул клаксон.
— Ты хоть знаешь? — спросил он. — Как твой батяня-то с Алечкой познакомился?
— Нет, — сказала я.
Толик завел машину и вырулил на дорогу, закурил. Некоторое время он молча затягивался и выпускал дым, затягивался глубоко до кашля, и сигарета в его зубах быстро догорела.
— Да сосать она пришла ему за бабло. Ей лекарства были нужны, а дефицит. Из-под полы надо было покупать, у спекулянтов. Она на первом курсе была, жила на стипендию, раньше уж лекарства-то без денег доставались, а тут — швах полный. Ну и все. Пришла она вместе с подружкой своей, Ритой. Между прочим, в честь нее тебя и назвали.
— Я знаю.
— Их где-то Жека выцепил, может, так и пообещал, мол, два часа позора, пососете немножко симпатичным мальчикам, ну и отваливайте с деньгами. Работа вроде непыльная. Мы как раз тогда праздновали, что Антоха Губанов с зоны откинулся, хотели его порадовать, ну и Жека решил, вот, видимо выпендриться со шмарами.
Толик помолчал, глядя на дорогу, потом засмеялся:
— Короче, сразу твоя мать мне понравилась, облапал ее даже, но твоему бате, видишь, тоже она по сердцу пришлась. Ну и че, короче, забрал ее в комнату, расстегнул, значит, штаны. Она такая: только минет. Он такой: не вопрос. И тут Алечка начинает сопли на кулак наматывать, мол, я ваще-то девственница, никогда такого не делала, и страшно мне, и все такое.