На меня нашло какое-то невероятное вдохновение, наверное, такое случается с художниками, задумавшими свою самую великую картину или с писателями, понявшими о чем будет рассказывать роман их жизни.
Я знала, что ему нужно, потому что это было бы нужно мне. Потому что мы были похожи куда больше, чем могли представить.
— Не бойся, — сказала я. — Ты именно тот человек, которого я люблю. Я и прежнего тебя не боюсь, потому что знаю, что теперь ты во всем прав.
— Красиво говоришь, — сказал Толик, не отрывая взгляд от дороги.
— То же самое, что и ты. Только я не быдло. Толик, мы должны находить в себе силы прощать. Всех-всех, ты говорил. И даже себя самих. Потому что люди, наверное, слабые, но они не так плохи, как это иногда кажется.
Толик сказал:
— Я тебе не врал.
— Да?
— Я в это верю. Просто, ну, про других. Мне теперь их правда жалко.
— А себя не жалко?
— Нет.
— А меня не жалко?
— Жалко. И не надо тебе меня любить. Ты молодая, найдешь еще кого-нибудь приличного себе.
— Ну да, нормального мужика, — сказала я. — Сплю и вижу. Может, он еще и не сумасшедший будет? И в тюрьме никогда не сидел? А если и сидел, то не за торговлю людьми. И здоровый, главное. Всегда мечтала.
Толик засмеялся, а я, повинуясь тому же вдохновению, по которому Толик когда-то измазал мое лицо грязью, поцеловала его в щеку.
— Я люблю тебя.
И он резковато затормозил, так что нас обоих подкинуло вперед.
— Правда? — спросил он, развернув машину поперек дороги. Снова старый добрый Толик, подумала я, сумасшедший и просветленный, каким я его встретила.
— Да, — сказала я. — Потому что ты добрый.
— А мог бы и бритвочкой порезать.
Я сказала:
— И потому, что ты научил меня всему этому. И любить, и прощать. А теперь поехали, а то я чувствую себя, как в "Пункте назначения".
Всю дорогу мы молчали, я разглядывала пятно у себя на штанах, а Толик курил и смотрел на дорогу так, будто там и были все ответы на интересующие его вопросы.
Мы приехали рано, дома еще никого не было, но я боялась наткнуться на Катю, Люсю или, тем более, Тоню, так что первым делом прошмыгнула в родительскую ванную. Я стащила с себя одежду и долго стояла под душем, скребла себя мочалкой и плакала.
Не потому, что я его боялась, или мне было так уж противно, или я его ненавидела.
Я просто не хотела, чтобы он думал, будто мое доверие это вещь, которую можно и, тем более, нужно вот так вот сломать.
Наверное, это была первая в моей жизни настоящая обида.
Раньше я почти никогда не обижалась всерьез, не знала этого чувства, похожего на раздавленный в груди лимон.
Больше всего мне, наверное, стало обидно оттого, что он считал, будто моя любовь так легко исчезнет. Что я так мало его люблю.
А я чувствовала, что у меня внутри большой, сильный и красивый пожар, который не уничтожить. Как будто он не видел, какая я на самом деле красивая — вот такое ощущение.
Я вылезла из ванной, дрожа от холода — такой горячей была вода, и такой резкой показалась мне смена температур.
Под ногами лежал мой грязный, окровавленный спортивный костюм. Как весь этот день. А я была чистой, будто и не прожила его вовсе.
Почему, подумала я, ты не можешь принять, что я люблю тебя?
И вообще представить, что я могу полюбить тебя таким, какой ты есть.
Странное дело, для меня ничто особенно и не поменялось. Толик торговал людьми, но с тем же успехом он мог бы торговать наркотиками или убивать. Я знала, что он теперь совсем другой человек лучше, чем знал это сам Толик.
И мне так хотелось помочь ему.
Но, конечно, в то же время часть меня, рациональная маленькая Рита говорила:
— Если ты не злишься на него, ты — дура. Пусть он тебя в следующий раз изнасилует, тебе и тогда будет плевать?
Часть меня хотела простить его, а другая пищала и царапалась, верещала, что если со мной что-нибудь случится, я тогда буду виновата сама. И в этом смысле Толик своего добился.
Но здесь оставалось только снова привлечь главную мысль Толика — человек бывает слабым, нормально бояться и быть кем угодно, нормально не чувствовать вечной решимости и постоянного энтузиазма, нормально размышлять над тем, правильно ли ты поступаешь.
И, если слушать свое сердце, оно выведет тебя на верную дорогу.
Я в это верила, в то, что и Толик может быть слабым, и я могу тоже, в то, что здесь и хранится наша подлинная человечность, в способности любить и верить, даже когда это сложно.
Вот что я думала об этом.
Так что я засунула в стиралку свой грязный спортивный костюм, завернулась в полотенце и пошла спать.