Я сказала:
— Не бойся. Я же с тобой.
— Главное, чтоб ты не боялась.
— А я и не боюсь.
И это его как-то обезоружило, он откинулся назад, покачался на стуле, а потом с неожиданным для своего убого вида гонором пощелкал официанту пальцами.
— Счет-счет!
Официант, опасавшийся, возможно, что мы и вовсе не заплатим, с облегчением вздохнул.
Внуково было похоже на огромный космический корабль, на футуристический корабль-государство из далекого будущего, где человечество не населяет больше ни одну планету.
Потолок — стальной улей с сотами дичайших форм. Толик сказал, разглядывая его:
— Изменилось, конечно, ваще совершенно все.
Я сказала:
— Зато ты можешь почувствовать себя путешественником во времени.
Тогда Толик наклонился ко мне и поцеловал меня в висок. Толику понравилось мое замечание, и оно принесло ему облегчение. А мне нравилось это чувство: я могу помочь людям.
Могу помочь человеку, которого люблю.
— Волнуешься все-таки? — спросил Толик.
— Да, — сказала я. — Но не слишком. Больше волнуюсь, что дядя Женя меня выбесит.
— Он тебя выбесит. А я ваще-то даже не знаю, что у вас за отношения.
— Показательно.
Мы болтали и смеялись, а потом, в конце концов, заказали такси. И заказать его было куда проще, чем дождаться. А, тем более, найти его среди собратьев. Стояла уже глубокая ночь, но аэропорты не делятся надвое чередованием небесных светил. Народу было полно, будто днем, и машины неспешно продвигались по дороге, подбирая пассажиров, скрывавшихся от дождя под зонтами и сумками.
А мы с Толиком зонт открывать не стали, хоть мама мне его и положила.
Пусть льет дождь, подумала я, Трикси была хорошим человеком, а я прекрасно помню про эту примету.
Глава 14. Кому нужна смерть?
Москва за окном была знакомой, жаркой от рыжих огней, словно бы даже горячей. В такси мы с Толиком молчали, смотрели и вспоминали — каждый свою Москву.
Я — путешествия, московские музеи и магазины, прогулки с родителями в Александровском саду, мороженое летними ночами и горячий чай с тортом — зимними, кусочки счастья между двумя самолетами и семейные выезды, а еще маму с папой — совсем молодых, и Москву, как дом, и наш зеленый двор, тогдашних охранников, молодую, но всегда излишне тревожную маму.
А Толик вспоминал, наверное, другую Москву. Москву, которую мне, в силу возраста, видеть сначала не полагалось, а потом не довелось. Иногда Толик улыбался, растерянно и в какой-то степени даже беспомощно. Может, тогда ему вспоминалась мама, не знаю.
Может быть, Толик думал о том, как избивал и насиловал девушек.
Чужая душа — потемки, или как там об этом говорят.
Но я ему верила, верила, что Толик теперь другой. Верила, что кто-нибудь еще может принять человека таким, какой он есть, кроме могилы и матери. Иначе получалось, опять таки, очень фрейдистски.
Дядя Женя жил в новостройке на Краснопресненской, недалеко от кинотеатра "Соловей", славившегося в моем детстве тем, что фильмы там крутили очень долго, много после того, как всюду они выходили из проката.
Жилой комплекс, состоящий из высоких, стройных и весьма скромных для своей цены зданий, был огорожен высоким забором, ворота с обеих сторон были оборудованы кодовым замком.
В принципе, дядя Женя должен был быть дома. Во всяком случае, папа предупредил его, во сколько мы приезжаем, и дядя Женя обещал не то чтобы заехать за нами в аэропорт, а просто-напросто открыть дверь.
Но трубку он не брал.
Мы обошли забор по периметру и пришли к выводу, что свое обещание дядя Женя не нарушил. Я заметила криво припаркованный желтый "Ягуар". Этот вечный фамильяр дяди Жени поблескивал спинкой прямо под фонарем, будто диковинная ящерица.
— Вот придурок, — сказала я. — Он просто меня игнорирует. Может, позвонить ему с телефона-автомата?
— Не поможет, — сказал Толик. — Жека умнее, чем ты думаешь.
Мы еще постояли у ворот, охваченные слепой и отчаянной надеждой, которой не суждено было сбыться.
Увидели во дворе блондинку в блестящей курточке с мускулистой, рыжей бойцовской собакой на поводке.
— Эй! — крикнула я. — Здравствуйте. Не могли бы вы нас впустить? Тут живет мой дядя, но он не отвечает на звонки!
Девушка обернулась, скинула капюшон, чтобы получше нас рассмотреть, и увидела Толика.
Издалека я не узрела напряженной работы мысли на ее лице, уверена, что ее и не было — уж слишком очевидно неблагонадежным выглядел Толик.