Я так хотела остаться с ней наедине, а теперь не знала, что сказать.
— Я думаю, ты прожила жизнь хорошо. Не хорошую жизнь, а прожила хорошо, именно так. Не знаю, согласна ли ты с этим. Прости меня за все и спасибо тебе еще раз. За Реборн и вообще. Ты правда самый классный игрок на свете. Таких мало.
Толика рядом не было, но я решила уходить, не дожидаясь его. Толик, как кот. Он сам найдет меня, когда это будет необходимо.
Я не заблудилась, хотя ожидала этого. Ноги сами вынесли меня к выходу.
Я так и не оставила Трикси цветок, не знаю, почему. Вручила его какой-то бабушке у входа, торговавшей искусственными венками.
— Держите, — сказала я. — Еще раз его продайте.
Толик стоял на остановке. Я сказала:
— Все закончилось. Никакой сказки. Ни хорошей, ни плохой. Как в "Магазинчике Бо": беспорядков не больше обычного.
— В магазинчике че?
— Мультик такой.
Толик обнял меня, и мы долго сидели на остановке, пропуская один наш автобус за другим.
Потом я сказала:
— Давай съездим к Жорику. А где ты, собственно, был?
— Да так, — сказал Толик задумчиво. — Тут Эдька Шереметьев похоронен. Но я не нашел, где. А ведь сами его хоронили. Но столько лет прошло.
— А где Жорик помнишь?
— На Митинском, вроде. Но точно где — тоже забыл уже, наверное.
— Да, — сказала я. — Наверное. Но я-то помню. У нас это обязательный пункт московской программы.
— Ну да, культуры похавать и почтить почивших.
И мы взяли такси от кладбища и до кладбища.
Все они похожи. Те же ряды надгробий и крестов, те же пятна цветов, то же вечно низкое небо в любое время года и те же тихие прохожие с задумчивыми лицами. Даже ворота почти те же.
Будто и не уезжала никуда от Трикси.
Мы с Толиком прошли мимо памятника ликвидаторам — беззащитного, пронзительно маленького человека в ядерном облаке.
Я сказала:
— Ты смешно нас сторонился.
— Да? В натуре?
— Ты же такой общительный, я думала, ты со всеми общий язык найдешь.
Толик нахмурился, потом выдал:
— Отвык от такого количества молоденьких телок. Давно я их за людей не считал, а тут вот малышки, че-то обсуждают, жизнь у них какая-то идет. Стыдно.
Во всяком случае, Толик был со мной честен. Я это ценила.
Жорика мы нашли там же, где и всегда. Что тут может измениться?
Надгробие, выгравированный на нем игрушечный мишка. От мамы и папы. От моих мамы и папы.
Марков Георгий Викторович. 1990–1991.
Какая простая история.
Я села перед ним на корточки, словно перед настоящим ребенком.
— Привет.
Толик стоял рядом, у него с Жориком были свои общие воспоминания — когда-то Толик организовал его похороны.
— Я впервые навещаю тебя одна. Не совсем одна, но ты понял. Думала, что тебе сказать. Вдохновилась приехать к тебе — у меня умерла подружка. Теперь вот не знаю. Я и ей, если честно, не знала, что сказать.
Но с мертвыми на самом деле легко разговаривать. Куда легче, чем с живыми.
Так что правильный ответ быстро пришел мне в голову.
— И знаешь что? Нам с тобой нечего делить. Ни родителей, ни саму жизнь. Не знаю вообще, почему я так думала. Мне просто очень-очень жаль. Хотела бы я тебя знать.
Глава 15. Нужно ли прощать?
После всего мы ужасно устали. Зашли в торговый центр съесть замороженного йогурта.
— Замороженный йогурт? Звучит же бредово! Типа такой йогурт, который кинули в морозилку и забыли там? Это ж мерзко.
— Скорее он как мягкое мороженое, итальянское, знаешь?
Толик продолжал смотреть на меня с недоумением.
— Ладно, — сказала я. — Неважно. Помнишь такие творожки с пластиковой палочкой. Нужно было вставить в них палочку и заморозить в морозилке.
— Гадость редкостная.
— Если не хочешь — так и скажи.
— Я хочу. Я люблю гадость. Это мой духовный путь.
С Толиком мне нравилось даже переругиваться. Я толкнула его в бок, он сильно закашлялся, и мне тут же стало жаль моего бедного Толика.
— Ну ладно, ну извини, ну что ты хочешь поесть?
— Замороженный йогурт, — сказал Толик, сплюнув мокроту себе под ноги.
— Тут нельзя плеваться!
— Я че по-твоему из двенадцатого века? Я знаю, что в магазинах нельзя плеваться.
— Но все равно плюешься.
— Если человек создан для свободы, — а на Земле нет закона, кроме того, что возложит на себя сам человек, — то человек вскоре станет самым диким существом на всей Земле; нужно, чтобы познал он закон Бога в природе, чтобы, словно дитя, подражал он совершенству своего отца, — сказал Толик. — Поспорь-ка с Гердером слегка.