— Это ты споришь с Гердером, — сказала я. — Гердер говорит тебе, что без нравственных ограничений ты и плеваться в торговом центре скоро начнешь.
— Ну и ладно. Лажа какая-то.
От усталости меня даже пошатывало. Странно, но я не ощущала себя грустной. И хотя Трикси умерла, я не чувствовала боли. Вовсе не потому, что Трикси была мне безразлична. Скорее наоборот, я приняла ее в свое сердце, откуда легче всего отпустить человека.
Потому что именно в сердце остается его отпечаток, именно оттуда он никогда не уходит.
Легко отпустить человека, когда смиряешься с тем, что бесконечна лишь твоя любовь к нему. Не то чтобы я так уж сердцеразрывающе любила Трикси. Но, думаю, я ее любила. В тот день я любила все, и это было нормально.
Толик взял для замороженного йогурта все возможные посыпки, включая мармеладных мишек. А я посыпки не любила вообще.
Мы сидели за столиком, близко-близко, и смотрели на круглую сцену холла внизу. Переливались рекламки, в странную симфонию сходилась музыка, гудели, будто далекие насекомые, люди, пахло всякими вредными вкусностями.
Я сказала:
— Толя, как я люблю тебя.
Он сказал:
— Точняк. А ты видала ваще, как народу много? И все сияет.
— Да, — сказала я. — Уж я-то и не такое видала.
— А я — никогда еще. Чтобы столько сверкания и столько народа одновременно. Я тоже тебя люблю. Я однажды только видел в магазине теликов такое. Но не настолько оно красивое было.
Мое первое в жизни "я тебя люблю" он сказал как бы между делом. Я взяла его за руку, и Толик погладил мои пальцы.
Замороженный йогурт, со всей присущей ему кислинкой, в тот момент показался мне самым сладким в мире.
— А что дальше? — спросила я.
— Не вывожу че-то про дальше, — сказал он, притопив мармеладного мишку в йогурте. — Ты это о чем?
— О нас, — сказала я. — Если мы любим друг друга, то какое у нас будущее?
— Светлое, как и у всей Земли.
— Я серьезно.
— И я серьезно, как никогда.
Взгляд у Толика был такой, будто он напряженно следил за футбольным или теннисным матчем. Тут он вскрикнул:
— Гляди!
— Что?
— Адик!
Толик указал пальцем на блестящие белые буквы вывески внизу — "Adidas".
— У меня спортивный костюм был, батя твой отдал, я за ним донашивал. "Зебра" назывался. Фирмовый адик. Тогда просто так это все было не достать. А теперь во — гляди.
Тогда мы с Толиком сходили и купили ему "Adidas superstar". Он сказал:
— Дайте белые ботинки с клоунскими носами.
— Суперстары, — сказала я.
Толик в них выглядел слегка безумно, общий его нищий видок совсем не гармонировал с белоснежным лоском новых кроссовок. Но мне нравилось. Толик все время рассматривал кроссовки, стоял на пятках и на цыпочках, пинал ногой невидимый мяч и выглядел совсем как мальчишка.
— Наступи мне на ногу, — сказал он. — Спорим, я не почувствую, потому что тут все прорезинено?
— Ладно, — сказала я, но прежде, чем мне удалось до него добраться, Толик меня остановил. — Стопэ! Они же белые!
Всю обратную дорогу Толик оставался вот таким очаровательно ребячливым. Я была за него рада, и настроение у меня тоже поднялось.
Самолет ждал нас завтра ночью, и я страшно устала, надо было выяснить, собирается ли дядя Женя пустить нас, или придется снимать гостиницу.
Я надеялась на гостиницу, потому что мы могли бы, как взрослые, спать на одной кровати, не таясь. И еще много чего делать, как взрослые.
Толик, впрочем, когда я выразительно на него смотрела, потрясал спортивной сумкой с подарками для дяди Жени.
— Да обойдется он, — сказала я.
— А если умрет без своих швейцарских часов. Может, они ему нужны для аппарата искусственного сердца, а? Чужая душа потемки, блин.
В то же время я видела, что Толик все-таки не слишком рад увидеть дядю Женю. Когда они познакомились, дядя Женя был почти ребенком, подумала я, а меня вовсе не существовало.
Что меня удивляло, так это масштабы его прошлого, события, уместившиеся до моего рождения, события, в которых я никак не могла поучаствовать. Вот здесь эта разница в двадцать два года ощущалась необычайно.
На этот раз дядя Женя трубку взял. Мы снова стояли у забора, снова было темно, снова гуляла блондинка со своей рыжей, серьезной собакой.
Меня охватило странное чувство, будто всего этого дня и не было вовсе, и завтра мне снова предстоят похороны Трикси, а я думала все позади и так невероятно устала.
Бывает, что сонный мозг создает такие вот забавные иллюзии.