Я подышала на ладонь, чтобы согреть ее, а потом сунула руку ему в штаны. На ощупь член его был гладкий и приятный, когда я сжимала его, я чувствовала, кажется, даже пульсацию крови в нем.
Говорят, что кровь — женский символ, менструации и все такое. Но я думаю, что кровь — это сила мужчин. Кровь заставляет их члены становиться такими твердыми.
Удивительно, какой магической притягательностью все это обладает.
Я чувствовала себя такой странной и опьяненной, слабой и сильной одновременно. Я чуть оттянула его штаны, поглядела, как член натягивает трусы, справилась с волнением и, наконец-то, на него посмотрела.
Изумительно красивая штука, я думаю.
Он был красный, напряженный, даже как будто чуть подрагивал от этого напряжения. Линии, подумала я, они идеальны. Такая странная и удивительная вещь, такая горячая на ощупь, такая налитая кровью. Не вещь, конечно, часть живого человека.
На головке блестела какая-то прозрачная капля. Я знала, что это не сперма, но не понимала, что тогда.
Интересно, подумала я, а ему покажется красивым то, что у меня между ног?
Или ему все равно, красиво ли там?
Я собрала каплю, мягко провела пальцем по головке, упругой и чудовищно горячей, и собиралась попробовать эту жидкость на вкус. Толик вдруг выдохнул так тяжело и почти что с рычанием.
Я посмотрела на него, склонив голову. Глаза его были открыты и затуманены, казались темными и пьяными.
— Я хочу тебя, — сказала я хриплым, совсем неузнаваемым голосом. Толик будто только этого и ждал. Секунда, и я оказалась под ним, мне сразу вспомнилась их вчерашняя драка с дядей Женей, та же Толикова стремительность, та же сила.
Снова он показался мне очень тяжелым, но теперь это была приятная тяжесть, заземляющая, наполняющая. Толик криво улыбнулся, показав золотые клычки, прикоснулся к моим губам, едва-едва, тут же поцеловал меня в шею. Ощущение было странное, будто у меня чуточку онемела одна сторона тела, от макушки до кончиков пальцев, именно левая, та, с которой он целовал. Я застонала, скорее от неожиданности, чем от несказанного удовольствия, как в фильмах, меня это все так удивило.
Я чувствовала, как намокают трусы, как крошечными, приятными толчками, будто в первые минуты месячных двигается во мне жидкость. Я даже засунула руку в трусы, чтобы посмотреть, не кровлю ли я. Жидкость на пальцах была прозрачная и блестящая.
Толик засмеялся, так весело и беззаботно, что я подумала — не конец осени на дворе, не почти зима, а лето.
Он прижимал меня к постели, целовал и трогал. Я совсем не испугалась, когда его руки оказались у меня под футболкой, и мне даже не стало стыдно ни за свое тело ни за себя в целом.
Пальцы у него были шершавые, и мне было странно, что Толик прикасается ко мне там, где еще никто не прикасался, трогает и сжимает, и гладит.
Когда он прикасался к соскам, я чувствовала почти что боль в животе, так мне его хотелось, так хотелось, чтобы Толик трогал меня снова, но уже когда будет во мне.
Каждое прикосновение его жгло огнем, было наказанием и самым большим благословением.
— Ты красивая, — сказал Толик, неловко уткнувшись носом мне в плечо. — Такая.
Я засмеялась. Я чувствовала его, как никогда и никого, как в целом мире ничего не ощущала с самого своего рожденья.
Мы с ним были почти что одним целым, и от этого "почти что" — сводило зубы и хотелось выть.
Толик терся об меня, двигался на мне, ему не терпелось, но он не понимал, что мне не терпится тоже.
Что я буду выть и плакать, если он не войдет.
Мы целовались голодно и с отчаянием, и я сказала, от головокружения хватая воздух ртом:
— Сейчас?
Толик кивнул, закусив губу. У него были прекрасные, дикие глаза и оскаленный золотой клык.
Он неловко, по-мужски грубовато принялся стягивать с меня футболку. В этот момент дверь хлопнула, я заверещала, прикрыла грудь. А ведь мне хотелось покрасоваться перед Толиком, но шевеление в коридоре, чьи-то неловкие движения, звук падения, ужасно меня испугали.
У меня была секунда первобытного страха, ужас и беззащитность полуобнаженной меня в мой самый интимный момент.
И тут же этот ужас сменился чувством тепла и облегчения — рядом был Толик.
Он сказал:
— Еб его мать.
Я сказала:
— Не уходи. Давай с тобой это делать.
Я притянула его к себе, стала целовать, мне так хотелось, что все болело.
Толик поцеловал меня в ответ, он выглядел таким злым, я подумала, что сейчас он снова наваляет дяде Жене.
Толик заправил член в штаны, досадливо цокнул языком.
— Ща. Выйду к нему и вернусь. Лучше, чем если припрется.