Озеро казалось красивым и неожиданно бескрайним. Мне всегда думалось, что оно такое маленькое, серебряная точка и все. Где-то у берега плеснула хвостом и исчезла рыба.
Толик сказал:
— Тебе надо жить. Ты молодая. Как хорошо быть молодым. Ваще улет, ты просто не понимаешь еще ниче.
Я забыла о холоде. Солнце играло с серебром воды, превращая его в золото — странная алхимия, удивительный фокус, который мне показывал Бог.
Толик сказал:
— Во. Красиво?
Я потерла глаза, поморгала.
— Да. Красиво.
У Толика в белесых ресницах путались искры солнечного света. Это тоже было красиво.
Я сказала:
— Но что толку?
Он пожал плечами.
— Толку ни в чем нет, так что забей просто. Надо жить по сердцу, по мозгам если жить, это несчастье.
Он выпускал изо рта сигаретный дым, и казалось, что это пар на холоде, и что осень куда более поздняя, что почти зима.
— Нет, серьезно, что толку от солнца, если оно холодное?
— Философ, бл… блин. Ничего толку, чего завела, толк-толк. Просто хорошо, что ты можешь про это подумать, что это существует, и ты существуешь. Все хорошо, даже больно когда тебе.
Палец заныл, будто отозвался на его слова. Вокруг меня пели птицы, я только это заметила. То здесь, то там, их голоса возникали и таяли.
Толик хрипло, с боем вдыхал, а я топталась на месте, не зная, что делать с нахлынувшими звуками, блестками, с тяжелым, осенним небом надо мной. Действительно, красиво. Но какая разница, что красиво, а что — нет?
Все это скучно и бессмысленно, а однажды я умру.
Я взглянула на Толика и сказала это:
— Но я же умру.
Сказала с отчаянием, с такой тоской, которой сама от себя не ожидала, тем более в восемнадцать всего-то лет.
Толик пожал плечами с каким-то безразличием.
— Так решил Господь.
Адольф — художник, вспомнилось мне, Эрнст — поэт.
— Просто так?
— А мне все равно, — сказал Толик, он снова дернул меня за руку и повел дальше. Толик хватал мое запястье резко, собственнически, каким-то расходящимся с его нынешним образом движением, движением, пережившим его конверсию, или что там с ним произошло.
Я спросила:
— Так вы не ненавидите себя, Толик?
Я вдруг поняла, почему он останавливается так часто — дышать ему тяжело, вот и все.
— Не, — сказал он. — А хули надо?
— Ну, не знаю, вы отсидели в тюрьме. Вам виднее.
Почему-то мне не хотелось знать, за что. Я боялась, что тогда не смогу в него влюбиться.
А теперь, подумала я, просто поцелуй меня, пожалуйста. Или обними. Что-нибудь в этом роде, сделай это со мной, в конце-то концов.
Я снова представила, как клевски будет сказать кому-нибудь, с кем я лишилась девственности. Что-то вроде того:
— И кто был твоим первым, Рита?
— Да, неважно. Один зэк из отцовской бригады. Он еще сошел с ума. До секса со мной, а не после, конечно.
Как же круто.
— Мы что, прям в озеро пойдем? Тоже мне, нашли Вирджинию Вульф.
— Не. Посидим на мостике.
— Мостике?
— Это же твое озеро.
— Ну, номинально оно общее.
Я смутилась. И вправду, деревянного мосточка я совсем не помнила. Мне казалось, он возник здесь по волшебству. Мы спустились вниз, прошлись по нему, скрипнувшему пару раз, уселись на краю. Передо мной было озеро, окаймленное тусклым по-осеннему лесом.
А как красиво станет, подумала я, когда смерть все здесь озолотит.
Лес казался темным по сравнению с искрящимся озером. Я подумала, что озеро в блестках — как моя крошечная жизнь, темнейший лес обступил ее со всех сторон, и что толку, что она сама такая хорошенькая, такая благополучная.
Толик вдруг сказал:
— У тебя палец опух.
— А? — я махнула рукой. — Это несерьезно, я даже не заметила.
Толик схватил меня за щиколотку, сказал:
— Сейчас от холодной воды нормально будет.
Я заверещала:
— Не надо! Она же холодная!
— Во!
Он засмеялся, я тоже, но, скорее, нервно.
— Отпустите! Не надо!
Да уж, я думала, что буду кричать что-нибудь такое совсем в другой ситуации. Толик сказал:
— Да расслабься, получай удовольствие.
Он, видимо, тоже думал, что будет говорить это в какой-то другой ситуации, а, может, просто понял, что пришло в голову мне.
Некоторое время я вырывалась, а потом сдалась, Толик опустил мою ногу в воду, и это было лучше, чем я представляла. Может, и с сексом так же.
— Полегчало? — спросил Толик. Он все еще держал мою ногу. Мне показалось, он старается заглянуть под мою ночную рубашку, чтобы, может быть, все-таки все понять про мое белье.