— Видишь ли, аэродромы тоже нуждаются в ремонте. Если ремонт никто не хочет делать, аэродром будет заброшенным, разбитым и заросшим. Впрочем, сравнение не совсем корректно. Ни для кого я быть запасным аэродромом не хочу, даже в идеальном состоянии. Я рада, что ты понял ненадобность такового и уходишь. Надеюсь, в твоей дальнейшей жизни всё будет благополучно, и скука не одолеет, чтобы не пришлось искать новую марионетку.
— Но ты понимаешь, что я к тебе давно уже никак не отношусь и от меня ждать нечего?
— Да, конечно. Я пойду, пожалуй. Удачи тебе.
Он проводил меня ошарашенным и недоверчивым взглядом.
Поплачу я дома…
17.05.2015
Мельницы богов
— Ах, вот как?
— Да, представь себе! Кто бы мог подумать!
— И что, ты говоришь, у неё это уже перешло в систему?
— Я её часто вижу, она практически всегда под хмельком. В автобусе встречаемся. Выглядит очень плохо: лицо испитое, вся почернела. То и дело таскает к себе каких-то баб и мужиков и орёт: «Сейчас повеселимся!» Муж не выдержал, бросил. А ты же знаешь, муж у неё – слова плохого не скажешь. Комнату они разделили на доли. Сын о ней заботится, но к собственной семье не подпускает, особенно к внучке.
— Могу его понять. Пьяная бабушка – то ещё удовольствие. А она ещё работает?
— Вроде работает, по утрам едем на одном автобусе. Перегаром от неё…
— Ну, тогда это ненадолго. Фирма крутая, там такое не нужно. Но ты знаешь, я не удивлена. Что-то с ней так и должно было случиться.
— Почему ты так говоришь?
— Видишь ли, у меня есть такое свойство – кто меня всерьёз обидит, безнаказанным не остаётся. Это может случиться и не сразу. Знаешь такую фразу: «Мельницы богов мелют медленно, но верно»? Нет-нет, я ничего не делаю, всё случается само собой. Просто как будто от меня к таким людям идёт какое-то проклятие, но я и сама не знаю, когда и в какой форме оно исполнится. Просто знаю, что рано или поздно такого человека настигнет воздаяние. Как у других – не поручусь, но в моём случае справедливость всегда торжествует, надо только подождать. Вот поэтому ты меня и не удивила.
— А что, она тебя обидела?
— Да, нагадила в своё время. Попросту обворовала меня. Я, когда переезжала из Питера, попросила её пару раз получить за меня остатки денег, которые мне должны были выплатить, и переслать мне переводом. Так, представь, она из этих копеек ещё урвала себе 6 тысяч, хотя в них и не нуждалась. Так, самостоятельно взяла себе. Как плату за услугу. А я тут каждую копейку считала, билась, как рыба об лёд. А через полтора года всё вскрылось. Я ей позвонила: «Как же так?!» Она заявила, что всё клевета, и перестала со мной общаться. А у меня все цифры на руках, и из них всё ясно видно. Я подумывала, а не подать ли на неё в суд, но слишком большие предварительные расходы были бы, одни поездки в Питер сколько стоят, у меня просто не было таких денег. Да, потом бы за её счет мне всё возместили, но ведь сначала надо вложиться, а потом уже плоды пожинать! Да и деньги начали обесцениваться, короче, я решила, что овчинка выделки не стоит. Плюнула и решила, что ей это всё равно отольётся. Ну вот, и пожалуйста.
— Ты серьёзно?
— Да, вполне. Так что я так и ожидала, что с ней случится какая-нибудь гадость.
— Довольна?
— Да не то что довольна. Пойми правильно: на неё персонально мне уже давно плевать. Но я действительно удовлетворена, что справедливость есть и на этом свете.
— Да-а… опасный ты человек…
— Знаешь, не в том дело, кто опасный или неопасный. Суть в другом: воздаяние на тебя навлекают твои собственные неблаговидные дела, это они опасны.
Мельницы богов смелют каждое зерно.
25.09.2015
Я не впущу тебя
Я не открою замок.
Я не впущу тебя.
Я делаю тебе больно, и мне самой больно от твоей боли. Ты передо мной открыт и беззащитен, и я не могу оставаться равнодушной к твоей искренности, беззащитности, боли и бездомности.
Но я не впущу тебя.
Я слишком человек.
У человека есть зоны души, которые переступать никому не дозволено, вторгаться в которые нельзя, а как это объяснишь любящему, собаке или кошке; даже если это зоны сплошной боли?
Я сжилась с этой болью; ты не сможешь её облегчить, ибо она не выносит чужих прикосновений и становится нестерпимой. Я не боюсь смерти, но я боюсь боли. И она боится посторонних. Когда ты вытягиваешь свою лапу, чтобы погладить больное место, вся боль перетекает именно в него и твоя лапа становится не инструментом исцеления, а орудием пытки. Я способна возненавидеть за боль. А ты не способен не переступать неуловимую границу между близким и чужим.
Благие намерения сам знаешь, куда ведут; и это справедливо и для тебя, и для меня.
Если ты дашь зарок оставаться для меня посторонним, зачем ты мне? И зачем я тебе? Ищи открытое сердце и тёплые руки. Если ты захочешь стать мне близким, ты будешь мне невыносим. Мы будем несчастны оба.
Семечко клёна думает лишь о том, чтоб прорасти ему. Судьбы братьев и сестёр его не волнуют. Человек мало чем отличается от него. Ему надо, чтобы комфортно было в первую очередь ему. И даже когда сердце сжимается от чужой боли, порой он её, чужую, отодвигает от себя. Чтобы не концентрировать максимально собственную.
Парящему в небесах не видны многие мелкие земные подробности. Купаясь в небе и подставляя себя солнцу, кажется, что в мире есть только счастье и несчастье. И каждый – творец своего бытия. Но куда же деть зону боли? Она так привычна, что не делает несчастной. И она так удушающа, что не даёт быть счастливой.
Я слушала курсы психологов, обещающих сделать меня по-настоящему счастливой. И поняла, что если буду заниматься по этим методикам, стану откровенно несчастливой. Что лучше: приглушённое осознание боли или боль живая и острая, которая бесследно тоже не пройдёт?
Ты подобен такому психологу. Ты обещаешь счастье, но лишь сконцентрируешь застарелую боль и прибавишь новой. Поэтому я тебя и не впущу. Прости. Наверное, мы обречены причинять боль друг другу и друг от друга же защищаться. Я могу только по возможности не вредить и минимизировать боль, причиняемую мной. По возможности никого не делать несчастным.
У меня никогда не будет ни собаки, ни кошки.
03.11.2015
Холодно...
Любовь умирала.
Её избили и бросили в яму. А потом засыпали острым щебнем. Для верности сверху залили цементом.
Душа, раздираясь в клочья, разбивала цемент, разгребала щебень. Она вытащила Любовь.
Но всё было напрасно.
Любовь умирала.
Есть такое понятие — «травмы, несовместимые с жизнью».
Любовь умерла.
Душа огляделась. Воскликнуть бы: «Король умер! Да здравствует король!», — но возглашать здравицу было некому. Нового короля не было.
По синему небу плыли чёрные облака. Из них сыпался пепел. Он густым слоем покрывал землю, траву и бездыханную Любовь.