— Проснись.
И поцеловала меня.
— Ты чего спишь?
Я даже очнулся. Потому что она меня не целовала при посторонних, как правило. А когда целовала, у меня сразу вставал.
Я огляделся — понял, где я. Егор и Оля спали на кровати. Отвернувшись друг от друга — и я их за это не виню: ни в первом, ни во второй не было ничего заманчивого.
— Сколько времени?
Элина посмотрела на мобильном и сказала:
— Уже полвторого.
— Пойдем ко мне? — спросил я.
— Пойдем.
Я встал и потряс Егора.
— Егор. Егор. Мы пойдем.
Он поднялся и проводил нас до двери. Я сказал:
— Ольга останется у тебя. Хорошо?
Егор ничего не ответил. У него был очень сосредоточенный вид. И очень сонный в то же время.
Мы спускались по лестнице. В подъезде я позволил себе взять Элину за руку. Она была не против, и это было приятно. Я поднес ее руку к губам. Если бы не эта сухость в носу и во рту, все было бы хорошо. Я вспомнил, что мы нюхали эту гадость.
— Не буду больше их нюхать. Мне, знаешь, показалось, что твоя подруга плачет огненными слезами.
— Огненными слезами? — только и переспросила Элина.
Мы вышли из подъезда. Пройти немного до меня — пройти мимо ЖЭКа, далее гаражи — гаражный кооператив, его начальник продает самогон и не дает в долг, — и начнется частный сектор. Там и живу.
Я и моя девушка покидали зону поражения.
Ночью под фонарями шли, и все было как-то не так, но не сказать, чтобы плохо или хорошо. Просто — не так. Как через толстое стекло выглядел мир. Я представил, как человек съедает целый стандарт торена, его сердце замедляется, чувства работают иначе, ум отказывает, и человек на ватных ногах пытается свалить из зоны с убийственным уровнем радиации. У человека галлюцинации. Он видит, как яркими кислотными пятнами радиация попадает на его одежду и тело.
Подошли к моему дому. Я тихонько приоткрыл калитку, впустил Элину, закрыл. Если смотреть с высоты, мы напоминали двух убегающих от преследователей — за нами гонятся на вертолете и кричат в рупор: «Остановитесь, остановитесь, вам некуда бежать». Окно в мою комнату было ближним к крыльцу. Я подошел к окну, а Элина встала на крыльце. Я и она, мы действовали так слаженно, и я чувствовал, что наши тела — часть одного пазла, который нужно как можно быстрее собрать. Соединить нужные детали. Горячие сгустки энергии циркулировали по жилам.
Я сказал:
— Мне придется лезть. Стой.
Элина ничего не сказала, она уже была свидетелем этой ситуации дважды. Я еле забрался на карниз, потом ухватился за форточку. Осторожно, нужно было делать это осторожно, потому что окошко форточки отваливалось раз. Я просунул руки в форточку, ухватился за раму изнутри своего жилья. Все, дальше — легче, до этого можно было и упасть. Я напряг руки, просунул туловище внутрь. Потом вытянул руки и уперся в подоконник. Это напоминало путешествие между мирами. Я оказался в своей комнате. Я слез с подоконника, стянул обувь, пару раз зажмурил и открыл глаза. Привык к темноте и тихонько вышел в коридор. Свет не включал, естественно. В коридоре было темно, но можно было все разглядеть, если напрячься.
Дверь в мою комнату была прямо напротив двери в комнату родителей. Комнату отца и мачехи. Отца сейчас не было, он, слава Богу, уехал в командировку. Но мачеха спала дома. И, к сожалению, дверь в их комнату была открыта. Я прислушался. Мачеха сопела в темноте — спала. Я постоял пять секунд. Сопит, спит. Я подошел к двери из коридора в сени, и, потянув ее вверх и на себя — чтобы не так сильно скрипела, приоткрыл. Еще раз прислушался: среди прочих шумов — от включенного холодильника и тиканья часов на кухне до давления воды в батареях — выделил сопение мачехи. Все в порядке. Тогда я вышел в сени и отворил дверь на улицу.
Все это мне приходилось проделывать, потому что у нас был один ключ, который открывал дверь с двух сторон. Если все уходили из дома, ключ прятался в бане. Я не знаю, почему мы не сделали всем по дубликату. Такие важные вещи, как сделать лишний ключ, всегда забываются. Иногда я гуляю ночью, а отец и мачеха думают, что я сплю. Так повелось, что же поделать. У Егора все проще. У меня сложнее. Раз я привел к себе Элину, хотел, чтобы она ночевала у меня, но отец не позволил.
Мы с Элиной тихонько прошли обратно. Мы оказались у меня в комнате. Она разулась в темноте и тихонько сказала:
— Я хочу пить. И писать.
— Сейчас, — ответил я так же тихо.