— Отлично. А я с хвоста начну. Заставим их развернуться, и тут уж я им дам прикурить. Главное, пехоту держи…
Затем спускаюсь в люк, занимаю своё место.
— Держи последнюю «троечку» на прицеле, Ваня.
Тот показывает мне большой палец, не отрываясь от панорамы.
— Бронебойный…
Шестьсот. Пятьсот. Триста. Сто…
Гранёный лоб прочно торчит в марке прицела. В самом его центре. Промаха быть не может. Ну, давайте, сволочи. Давайте!!! Первая «четвёрка» вползает на мост, кажется, что я слышу, как хрустят под траками брёвна. Пора! Рви! Ну же! Вот-вот первый немецкий танк сойдёт на берег! Уже спешит второй… В небо взлетает сноп огня и чёрно-жёлтого дыма, раскатистый звуковой удар тяжело бьёт по ушам. Из клуба огня медленно взмывает в небо сорванная башня с бессильно болтающимся коротким хоботом пушки… Наконец дым рассеивается. Я вижу огромную воронку на месте моста, заполняющуюся бурлящей водой и застывший пылающий танк у въезда на мост. Первый же исчез вообще. Вспыхивает машина фашистского командира, из люка кто-то вываливается и замирает у борта, продолжая гореть. Больше никто не показывается. Ну, наш черёд!
— Огонь!
БА-БАХ! Светлячок трассера гаснет в воздухе и исчезает в борту замыкающего. Синее пламя синтетического бензина вырывается из открытых из-за жары бортовых люков. Есть!
— Ваня, молоток! Давай следующего! Бронебойный! Огонь по готовности! С хвоста колонны! Огонь!..
Всегда бы так! Подставили борта, сволочи — получите советские гостинцы! Нам не жалко! Следующий снаряд входит точно в борт «тройки», прямо в небольшой тактический чёрно-белый крест. Вспышка багрово-синих искр, облако синего синтетического пламени, спёкся, нечисть коричневая! Ну! Наша пушка стреляет с такой скоростью, с какой успеваем закидывать снаряды в ствол. И ни один не проходит мимо. Такой восхитительной бойни я не видел ещё ни разу в жизни — один за другим немецкие машины рассыпаются металлоломом. Не отстают и бронебойщики, вкладывая свои увесистые пули в 14,5 мм точно в смотровые щели и баки. Пехота добивает спасающихся фрицев из винтовок и пулемёта. Сегодня в Германии вдов прибавится! И не мало… Внезапно из-за клубов дыма, окутавшего избиваемую колонну вырывается «Т-IV» с двумя антеннами и пытается уйти в степь, но поздно — огонёк трассера исчезает в корме башни. Танк вспухает, всё. Конец. Внезапно я вижу, что из люка, расположенного между катков вываливается пылающая фигура. Падает рядом с гусеницей, какое-то время шевелиться, затем затихает и скорчивается. А пламя всё хлещет из баков и канистр, навьюченных на моторное отделение… Запасливый фриц оказался… На свою дурную голову… Чёрный жирный дым вздымается к небу, его несёт на нас. Ветер в нашу сторону. Всё. Конец. Тишина. Я высовываюсь из люка наружу. Только трещат патроны, взрываясь в огне, изредка бухают слабые разрывы ручных гранат. Ветерок доносит до меня сладковатый запах горелой человечины, так привычный на войне. Кто-то из экипажа дёргает снизу за штанину, слышу голос Олега:
— Ну что там, командир?
Склоняюсь в башню:
— Всё. Концерт окончен. Пока. Можете подышать свежим воздухом.
Люки распахиваются, все лезут наружу. В танке сейчас как в парной, далеко за пятьдесят. И от палящего летнего солнца, и от бешеной стрельбы. Рядом появляется Иван, его лицо красное от духоты, следом лезет заряжающий. Механик водитель и наша радистка уже выбрались и бессильно распластались на траве. Я закуриваю, подходит пехотный старлей. Он немного ошарашен. Ещё бы! Пугали, что немец силён, что его ничем не возьмёшь, уже настроился умирать, а тут такое…
— Майор, как это мы так их, а?
— Потому что с умом. Они, сволочи, в наглую пёрли, не ожидали засады, и нарвались. На неприятности.
— Это то понятно. Но мы же вроде всех положили…
— Уверен, старший лейтенант? А я вот не очень. Наверняка кто-нибудь да выжил. Дохлым прикидывается, ждёт темноты, чтобы удрать. А то и подкрепление сейчас подойдёт. Ещё на один бой у нас огнеприпасов хватит. А потом?
— Что делать то?
— Пошли пяток человек, только поопытнее, на промысел. Пускай аккуратно посмотрят, что можно — принесут. А мы тут последим. Согласен?
— Так точно, товарищ майор!
Окрылённый, он убегает, и я слышу голоса. Затем, минут через пять через речку перебираются не пятеро, а шестеро. У двоих — ППШ, остальные — с винтовками и гранатами. Идут, кстати, грамотно. Прикрывая друг друга. Ничего не поделаешь — спускаюсь обратно в башню, загоняю фугасный снаряд в ствол и прилипаю к панораме. Обещал — значит, делай…
За дымом видно плохо, но различить бойцов могу. Они не суетятся, всё делают чётко, как и положено. Видно, не первый это бой у них. Ну, да я лейтенанта и просил опытных ребят послать. Глаза уже устают, начинают слезиться от напряжения. Но вот один из красноармейцев показывается на берегу и машет рукой, а следом за ним из дыма появляется… Чудом успеваю остановить ногу на спуске орудия — тупоносый немецкий бронетранспортёр. Новенький, видно, только с завода. Такой модификации ещё не видел, из-за бортов весело скалятся орлы, размахивая танкистскими автоматами с характерными прямыми магазинами. Неуклюжая гробообразная махина шлёпает гусеницами по склону, легко преодолевает речку и выбирается на наш берег.
— Товарищ майор, разрешите?
Это экипаж. Им интересно. Господи, какие они ещё всё-таки дети…
— Идите. Только недолго.
Но броневик приближается к нашему «КВ» и замирает за кормой танка.
— Товарищ майор, ваше приказание выполнено! Трофеи собраны и доставлены. И вот — главный!
Они горды собой. А что я могу сказать? Молодцы, ребята! Ладно, сейчас глянем, что они там добыли… Ого! Неплохой улов, как мой батяня выражается! Шесть «МГ», автоматы, патроны, гранаты. И кое-что ещё: продукты, сигареты, зажигалки, пистолеты разных систем, документы. Мне торжественно преподносят офицерский «вальтер» в новенькой, свиной кожи, кобуре, но я отказываюсь.
— Если позволите, ребята, я вот эту штучку возьму…
Рука сама тянется к увесистому длинноствольному «парабеллуму». Машинка хоть и солдатская, но бой у неё — изумительный! До ста метров как винтовка бьёт, так же метко. К «люгеру» прилагается необычного вида магазин. С круглым барабаном. Отлично! О таком я только слышал…
Глава 26
Испокон веков на Руси боялись начальства. Когда царь был — барина, когда князь — баскака. Когда СССР — нет, не секретаря партийной ячейки, а гораздо более страшной конторы — Государственной Безопасности, хоть и носила она в разные времена разные названия и аббревиатуры…
Так и тут. Не успел Владимир, как говорится, глазом моргнуть, всё уже было готово. И бывший политрук Гельман без петлиц и ремня стоит перед всеми, двумя бойцами из БАО охраняемый. И уже тащат вещмешок из землянки со скудными пожитками, и писарь ротный на планшете строчит, бумаги проездные и прочие выписывает, от усердия язык набок высунув. Раз-два, и сидит вновь капитан Столяров среди охранников во втором «виллисе». Три-четыре — пылят юркие вездеходы по дороге, а ребята-автоматчики уже флягу со спиртом суют, отметь, мол, освобождение. Володя отказываться не стал, к губам поднёс, но языком горлышко заткнул, чтобы внутрь не попало. Не пьёт он спиртного, не любит. А уже через час сидел он в «братской могиле», как дальний бомбардировщик «ТБ-3» называли между собой, и летел тот четырёхмоторный гигант в Москву. В столицу. Товарищ же Абакумов остался под Сталинградом, доклад на генерала Ротмистрова писать. Загубил товарищ доцент, известный тактик применения бронетанковых войск, всего-навсего корпус танковый, спалив зря танков множество. Впрочем, танки то что? Железо, хоть и вложен труд не малый в них. Куда страшнее другое — экипажей полегло немеряно. А экипажи, как известно, из людей состоят. Вот и пишет комиссар безопасности Абакумов доклад свой в Государственный Комитет Обороны на имя лично Иосифа Виссарионыча Сталина, что виноват в этих потерях именно и только командир седьмого танкового корпуса генерал Ротмистров…