– Она мне не подружка, – неожиданно огрызнулся он и попытался выдернуть свою ладонь из моей. Не получилось бы, зуб даю, хватка у меня крепкая, но я сама его отпустила, так как нуждалась в свободных руках для маневра.
– Надо же, а в «Вестнике» писали иначе, – не дожидаясь окончания спуска, я перемахнула через перила, упруго воткнувшись в пол, не пошатнувшись ни на волос.
– И ты веришь? – мужчина предпочел традиционный спуск и вскоре показался из-за угла.
– Нет, просто когда заняться нечем, читаю журналы соседки. Главы учебника с третьего раза не заучить, а статейки жёлтой прессы влет запоминаются.
– Нечем заняться? А как же глобалистские проблемы?
– Да пошли они...
Келлан расхохотался. Раскатисто, звучно. Словно купец перед лицом изумленного налогового инспектора, не обнаружившего в доме ни одного тайника.
– Ты чего?
– Прости, но где твоя обещанная столовая со льдом для Рами? – отсмеявшись, бард с любопытством завертел головой, отыскивая взглядом необходимую вывеску.
Я прикинула, где мы сейчас, и довольно подробно пояснила маршрут:
– По этой лестнице семь пролетов наверх, прямо по коридору, по левую сторону будет еще одна лестница – по ней вниз на три этажа, войдешь в узкую дверь, опять повернешь налево и уткнешься в столовую. Правда, она уже закрыта, – разочаровала под конец, хотя уже на середине моей проникновенной речи улыбка с его лица исчезла без следа, сменившись хмурым выражением.
– Тогда зачем ты меня сюда притащила?
Хороший вопрос. Самой бы знать.
– Ты видел, кто появился в зале? Это Ректор. Если он узнает, что я там была, то с большой долей вероятности подумает, что это именно я науськала молодняк бросить в эльфийку горшок.
– Почему?
– Репутация у меня такая. Я-то уже остепенилась, повзрослела, редко взрываю что или порчу, но Ректор по привычке все беды списывает на меня, – я печально вздохнула, на корточках пристроившись на холодном полу. – И дались ему эти голуби...
– Голуби? – переспросил Келлан.
– Ну да, голуби. Точнее – голубятня. Башенка такая с почтовыми птицами. Замучили они меня совсем за время учебы, вот и решила отомстить под конец года. Думала, раз на каникулы выходим, так пронесет, ан нет. Может, и не наказали бы, но в голубятне в то время был Ректор с делегацией какой-то, а крыша возьми и рухни. Он малость осерчал, орал что-то невообразимое насчет своевременной гибели моих родителей. Якобы, будь они живы, не выдержали бы такого позора и далее по нарастающей. Потом вроде отошел, но заметочку в голове оставил, так что я теперь под бдительным контролем.
– А меня-то ты зачем с собой прихватила?
– Для верности. Если бы я одна была, он не поверил, что на концерте меня не было, а со свидетелем...
– Прости, а ты не подумала, что я просто обязан был присутствовать на сцене? – вкрадчиво осведомился Келлан, и до меня запоздало дошло, кого я прихватила из зала. Вот Бездна!
– Ой, я не заметила...
– Что значит не заметила? – уязвлено поинтересовался бард. Видно, до сегодняшнего дня его не путали с простыми смертными.
– То и значит. Не обратила внимания. С кем не бывает? Я же говорила – день у меня тяжелый, голова болит...
– Зрение не в порядке, – язвительно закончил Келлан, а я не выдержала:
– Да проваливай ты к своей эльфийке! Без тебя разберусь. Может, даже жива останусь...
– После чего позволь узнать? – спокойный, как горный троль, Ректор предстал передо мной, вновь не удосужившись предупредить о телепортации. Сердце предательски ёкнуло, и я стала стремительно оседать на пол, но не осела окончательно – чьи-то сильные руки подхватили, восстанавливая в вертикальном положении.
Многие, слышавшие о Ректоре, но не видевшие его в живую, считали главу Школы дряхлым стариком, брюзжащим по поводу и без оного. И глубоко заблуждались. Ректору едва ли можно было дать больше сорока пяти – коротко остриженные каштановые волосы с редкими нитками седины, ясные голубые глаза, твердые черты лица с лучиками морщинок около глаз, внушительное телосложение, заметное даже под свободной мантией. Не человек – скала. И я умудрилась на эту скалу напороться.
– Это не я! – заверещала, опасливо пятясь.
Ректор чуть нахмурил брови, подвигал ими туда-сюда и ухмыльнулся:
– Тогда отчего ты все отрицаешь?
– Чтобы вы не решили ненароком, что это была я. Это ведь не я! Это те молокососы!
Ох. Язык мой – враг мой. Кто просил говорить о случившемся? Ректор даже не намекнул на проштрафившихся.
– Молокососы? – прищурился он.
– Ну не знаю, конечно. Меня там не было, но, как по мне, взрослые умные люди никогда не снизойдут до мелкого шкодничества.