Последний вопрос я задала вслух – не сдержалась. Но вразумительного ответа от «учителя» не получила:
– Огонь таков, каким ты хочешь его видеть, – туманно заявил Келлан, поспешно завершая наше не на шутку затянувшееся занятие. Оказывается, за окном уже смеркалось, а мы весь день просидели взаперти, даже не пообедав. – Если захочешь, он будет и серо-буро-малиновым, в крапинку.
Я ошалело захлопала глазами, но моей фантазии было недостаточно, чтобы представить себе такое зрелище. А Келлан, усмехнувшись напоследок, проворно сбежал, оставив меня наедине с ворохом самых разнообразных мыслей, вопросов и фантастических предположений о том, откуда во мне взялась эта странная магия и что всё это значит.
***
Следующая пара дней не принесла ничего нового, разве что я в самом деле научилась запускать эту треклятую бабочку из шестой позиции. Вот только полётом крылатой гадины руководить не особо получалось, и она всякий раз пролетала мимо камина, приседая то на шторы, то на деревянную раму, а то и вовсе прямиком на плечо вампиру, который легко сбивал пламя, не морщась, будто иллюзорное. Вот только и рама, и занавески горели совсем, как от настоящего.
Я по-прежнему упорно не понимала, что за силу открыла в себе и откуда она взялась, а Келлан отмалчивался, даже книжку больше ни разу не принёс, уверяя, что лишние знания мне сейчас ни к чему, а для победы над жуткими пауками вполне достаточно и огнеопасной бабочки.
Я злилась на его насмешки, и бабочки с каждым разом получались всё крупнее, пока в один прекрасный момент с ладоней не сорвался огромный мотылёк-переросток, на этот раз кислотно-зелёного цвета. Вампир инфернально светящуюся бабочку-гиганта не испугался, а вот неожиданно зашедшая проведать возлюбленного Рамирия истошно закричала и наотмашь ударила в неё каким-то эльфийским заклинанием. Промазала, разумеется, и я отлетела в сторону, больно приложившись плечом о столбик кровати, а вот бабочка ни капли не пострадала, мстительно нагнала обидчицу и, будто нарочно запутавшись в волосах, вспыхнула там самым настоящим пламенем. Запахло палёным.
Эльфийка взвизгнула, вцепилась пальцами в свою роскошную шевелюру, но ничего непоправимого не случилось – опалив одну-единственную блондинистую прядь, пламя исчезло, так что Халле и Лиррэн, прибежавшие на крик, имели возможность увидеть лишь банальную женскую истерику, но никак не опасную магическую битву.
Пышная причёска Рамирии ни капли не пострадала, по крайней мере на мой дилетантский взгляд, но эльфийка рвала и метала так, точно разом облысела и с головы до ног покрылась пузырящимися ожогами. Келлан бросился успокаивать возлюбленную, шепча что-то успокоительно-романтичное о неувядающей женской привлекательности, Халле изумлённо хлопала глазами, переводя взгляд с меня на умытое слезами личико Рами, а Лиррэн разразился самой настоящей бранью в мой адрес, перемежая три языка и восемь оркских наречий.
– Дура бестолковая, – припечатал по окончанию тирады остроухий красавчик, развернулся и вышел из комнаты, даже не справившись о самочувствии соплеменницы.
– Ты это, поосторожнее в следующий раз, гостиницу не спали, – с робкой улыбкой пробормотала дриада, сочувственно прикусив губу, но глядя при этом исключительно на трагичные эльфийские страдания.
А эльфийка страдала. О, как она страдала! Что-то подобное я видела в детстве на сцене королевского театра – та же экспрессия, те же слёзы ручьём, ничуть не искажавшие прекрасные черты лица. И слепой бы догадался, что это всё игра – тщательно отрепетированная, доведённая до идеала, – но главный зритель представления ничегошеньки не замечал. Келлан гладил Рамирию по волосам, перемежая нежный шёпот лёгкими поцелуями, стирая губами солёные капли с точеных скул... а я стояла в двух шагах от воркующей парочки, сжимая кулаки от злости и обиды и с трудом сдерживая огонь, рвущийся из груди.
Никто – никто! – не посчитал виноватой саму Рамирию, без стука ворвавшуюся в «учебную аудиторию». Никто не справился о моём самочувствии, хотя плечо отчаянно горело и пульсировало болью. Никто даже не подумал, что пожелай я спалить шевелюру эльфийки, ничего бы попросту не вышло – сила мне ещё не подчинялась. Но все – все! – посчитали виноватой именно меня. Почему?