Лили с Уордом почти все время до ужина провели в спальне. Вечер, как теперь это часто случалось, затянулся. Уорд, пребывал в прекрасном настроении, играл с собакой, развлекал Лили историями и сплетнями. Часы уже пробили полночь, когда они разошлись спать.
Лили устала, но, неизменно возникающее после расставания с Уордом чувство пустоты, не дало бы ей уснуть, поэтому перед сном она решила почитать. Вспомнив про оставленную в гамаке книгу, Лили, не желая тревожить Ли-Синга, сама поплелась за ней, накинув шаль.
На улице было свежо, но не холодно. Кажется, что ночью в саду она не была уже целую вечность. Проходя освещенную веранду, Лили остановилась и подумала – может быть, сегодня Уорд выпустит дикаря на свободу? Погрузившись в свои мысли, Лили не сразу поняла, что тишину нарушает заливистый лай и злобное рычание собак. Гомон приближался и усиливался. Лили поежилась и застыла на дорожке, ведущей к веранде, пытаясь угадать причины волнения животных. И в этот момент внезапный, словно удар ножом, ночь прорезал пронзительный визг раненой собаки.
Страх вывел Лили из оцепенения. Она метнулась к веранде, собираясь позвать на помощь, но сделать этого ей не пришлось: Уорд, так же услышав визг, взломал дверь на улицу.
Всего лишь какое-то мгновение Лили видела растерянного человека, которого вытащили из кровати, и он не понимает, что происходит. Вдохнув ночной воздух, Уорд преобразился: одним прыжком он выскочил на дорожку, нагнулся, пошарив рукой в заветном месте под крыльцом, и вытащил огромную сучковатую дубину – верного спутника безумных ночных приключений среди холмов. Яростный собачий лай приближался, и, размахивая дубиной, Уорд прыгнул в чащу навстречу ему. Встревоженный Ли-Синг выбежал на веранду. Он позвал Лили в дом, но она не обратила на это внимания: волнение и страх за любимого парализовали разум.
По обе стороны освещенной дорожки черной стеной стояли деревья. И где-то там, в непроглядной тьме, шла страшная схватка: доносился дикий визг животных, вой, рычание, звуки ударов, треск ломающихся под тяжелыми прыжками кустов. Волна боя выкатилась из-за деревьев на дорожку как раз перед верандой. Картина была поразительная…
В Мельничной Долине потом долго ломали голову, откуда в ту ночь там взялся медведь. Никто так и не узнал, что участники цирка «Братьев Спрингс», дававшего представления в Сосалито, сбились с ног, разыскивая Большого Бена – самого «крупного медведя в неволе», и почему Большому Бену, ушедшему от погони, из полутысячи имений и вилл приглянулся для посещения именно парк Джеймса Уорда.
Лили судорожно, так что потом долго ныли пальцы, вцепилась в перила и, застыв от ужаса, смотрела на рыжеволосого, с неистовым огнем в глазах великана, не понимая, что он делает. Мерно взмахивая дубиной, он яростно наносил удары косматому медведю, такому огромному, какого ей ни разу не доводилось видеть. Ей было очень страшно за любимого человека, и все же немалую долю того страха внушал и он сам. Она уже и забыла или вообще слабо себе представляла, что под крахмальной рубашкой и модным костюмом ее любовника таился такой грозный, величественный дикарь. А разве она знала, каковы мужчины в бою?
Схватка, что кипела у нее перед глазами, не была, разумеется, схваткой нынешнего времени, и мужчина не был современным человеком. То был не мистер Джеймс Дж. Уорд, бизнесмен из Сан-Франциско, а некто неизвестный и безымянный, какой-то свирепый, первобытный дикарь, который прихотью случая ожил много тысячелетий после эпохи варварства.
Продолжая бешено лаять, собаки метались вокруг, бросаясь на медведя и отвлекая его внимание. Как только зверь поворачивался, чтобы отразить нападение сзади, человек прыгал вперед и обрушивал на него свою дубину. Разъяренный медведь снова кидался на противника, но тот отскакивал, стараясь не налететь на собак, отступал, кружил взад и вперед. Тогда собаки опять бросались на медведя, и тот опять огрызался на них.
Конец схватки был неожиданным. Повернувшись, медведь со всего размаха так хватил собаку лапой, что она с перебитым позвоночником и сломанными ребрами отлетела футов на шесть в сторону. Зверь в человеке впал в неистовство. На губах у него выступила пена, из груди вырвался дикий, нечленораздельный вопль; он рванулся вперед и, размахнувшись, изо всех сил опустил дубинку на голову, поднявшегося на задние лапы животного. Даже череп медведя не мог выдержать такого, сокрушительной силы, удара; и зверь рухнул на землю, где его принялись терзать собаки. Человек, перемахнув через рычащую свору, вскочил на медвежью тушу и там, освещенный светом с веранды, опираясь на свою дубинку, запел на неизвестном наречии победную песнь – такую древнюю, что профессор Верц отдал бы десять лет жизни, чтобы услышать ее.