– Сэр, спасибо Вам за гостеприимство, мне жаль, что я доставила Вам столько хлопот, я так вам признательна, – закинула удочку Лили с той искренностью, которую добавляет пустой желудок.
Мистер Уорд обернулся и еще раз внимательно посмотрел на Лили. «Срочно убираться» – решила девушка, но совершенно неожиданно, казалось, даже для самого говорящего, она услышала:
– Если Вы будете хорошо себя вести, Вы сможете злоупотреблять моим гостеприимством и доставлять мне хлопоты еще некоторое время.
Не успела закрыться дверь за волхвами, как их дар был наполовину уничтожен. Лили не любила кофе, но бросив в чашку три куска сахара, а через секунду, добавив к ним еще один, выпит был и он. Уже после того, как от сэндвича не осталось и крошки, пришла очередь молока, которое оказалось – совершенно потрясающе – жирными сливками, и съедены еще несколько кусочков сахара.
Есть хотелось еще, но пока больше было нечего. Пристроив поднос под кроватью, Лили откинулась на подушки и отдалась мысли, которая навязчиво всплывала у нее в голове на протяжении всей беседы с мистером Уордом: вчера в парке она определенно видела его, только в совершенно ином образе. Дикарь, хоть и мимолетно виденный, был его копией. Сестра Доротея, с прищуром знатока говаривала, что у богатых много специфических хобби, но бегать в чем мать родила по парку ночью – это бы поразило даже ее. Богатство мистера Уорда сомнений у Лили не вызывало. Владелец усадьбы, где даже в крохотной комнате имеется отдельный ватерклозет, был одет в великолепный костюм и являл собой (в костюме) образчик респектабельной роскоши. Соответственно, он имел право обладать эксцентричным хобби, недоступным обычным людям.
Помимо простого чудачества богатея, Лили придумала еще одну версию произошедшего: а что, если дикарь – лунатик, которого упрятали с глаз, доводящийся мистеру Уорду братом-близнецом. Лили слышала о таких случаях. Очевидно, мистер Уорд не хочет, чтобы дело получило огласку, вот и решил подкупить ее гостеприимством и бутербродом, а потом прикопать в парке.
Находиться в доме с сумасшедшим лунатиком с возможностью быть закопанной Лили не хотелось. Для побега следовало определиться с активами. Портмоне незадачливых джентльменов остались лежать на столике. Вытряхнув их содержимое на кровать, Лили обнаружила сущую мелочь: один доллар восемьдесят семь центов.
– Не густо, – разозлилась на них Лили. – Распускали руки, позволяли себе лишнего, а в кошельках ветер гуляет. – Никчемные пьяньчуги, – зло произнесла она и села к зеркалу.
Чтобы хоть как-то отвлечься от разыгравшегося аппетита, Лили стала разглядывать себя. Ей было почти 25 лет, но нескладному, тощему существу в зеркале можно было дать от силы 20. Голод последнего месяца слизнул со щек и плеч хоть какую-то округлость. Лицо было измождено, и светло-карие глаза, и так слишком большие, казались просто огромными. За пять с половиной футов от макушки до пяток, добрые сестры прозвали ее Страпилой. Прозвище Лили не смущало, ростом своим она гордилась, как наследственной чертой. Но вот что было обидно – лицо и волосы достались от матери, а фигура – отцовская: ни тебе пышных форм, ни женственной мягкости. Кости торчали из-под кожи даже в лучшие времена, а сейчас Лили напоминала развинтившегося деревянного человечка. Но, с другой стороны, она могла игнорировать ненавистный корсет. Мать ругалась, но с неба не так слышно.
Как-то в «Voque» Лили впечатлила экстрамодная стрижка «под мальчика». Пристрастие к чтению светских альманахов было ее слабостью, сколько она себя помнила, а поскольку десять центов отдать за журнал Лили позволить себе не могла, чтобы получить тот номер, ей пришлось полчаса сидеть на лавке и ждать, пока рядом не окажется публики, способной уличить ее в присвоении кем-то забытого издания. В отсутствии глянца годились и газеты: «Tribune» Лили брала с условием возврата у старика с первого этажа того доходного дома на Стэниан, который притулился возле обители сестер милосердия и в котором Лили снимала коморку; периодически попадались «The New York Times» и «Washington Post», но над ними Лили только зевала.
Стрижка «под мальчика» так и осталась яркой вспышкой, мечтой, потому что денег на парикмахера не было, а кроме того, мамино наследство – великолепную копну каштановых локонов – Лили берегла на случай крайней нужды. Она уже интересовалась – за волосы можно было выручить двадцать долларов, а может быть и больше.
Кстати, о волосах. Лили, как бы плохо ей с утра ни было, заприметила не только ванну, с двумя вентилями, но и кусок мыла в простенькой обертке. Было бы глупостью не отведать от этих щедрот. Полотенца Лили не нашла, но решив, что просто обсохнет или вытрется наволочкой, пустила воду.