Она прошла мимо спящего, и уж точно не занимающегося всей этой ерундой, хоть даже и там, у себя в глуши на родине, брата к далеко не единсвтенной в доме зарядке телефона. Даже далеко не единственного в доме телефона. А что, если вдруг разобьешь один? Как проведешь после те томительные часы ожидания, похожие всё больше и больше на ожидания утки, жаждущей, когда ей наконец бросят корм? Ни свет Ни заря стремительно подошла к телефону, вынула из него провод, причем на экране, на фоне какой-то непонятной, перевернутой фотографии показывало лишь семьдесят два процента. Она ещё почти никогда не уходила с незаряженным телефоном, но сейчас развернулась и так стремительно прошла на балкон. Сосчитав до десяти, глядя на всё тот же, уже ненависный ей полумесяц и поднадоешвую башню Эйфеля (будто нельзя было придумать чего разнообразнее!) и как будто видя не их, а разговаривая с какими-то потусторонними силами, тёмными ли, светлыми ли, неизвестно… Ну, как маленькие дети, когда лежат, она решительно выдохнула и удалилась из Фейсбука. А после и из Инстаграмма, и из Твиттера, даже Телеграмм удалила, чего уж тут, пустилась во все тяжкие! Сильно-сильно подняла руки вверх и хотела выкинуть телефон с балкона, как баскетболистка, ведь в детстве она была бескетболисткой, но отчего-то дернулась, вовремя опомнилась и мягко-мягко положила телефон на шаль. В глазах её откуда ни возьмись появился тот львиный огонек, который бывает у людей в начале их цикла жизни, ну, вот как у Луисиана, и который так в ней искал братец, словно ей пришла в голову какая-нибудь сумасшедшая идея. Ну, вроде того, чтобы не спать трое суток. Как будто брат силой умственного желания передал ей свой огонь. Она снова прошла мимо дверного проема, и шторы, как и пылевые клещи, если они и вправду существуют, сильно подивились такому разнообразию-обычно Ни свет Ни заря входила и заходила на балкон этак раз в восемь часов, что для некоторой живности является целой жизнью. И уж точно являлось, ну хоть месяцами тремя для клещей. А тут-через день. Во дает, баба, зачастила!
В общем, Ни свет Ни заря надела свои чуть холодненькие сапожки, хоть и не подходящие под наступившую нынче погоду (а было далеко за двадцать), тёплое и модное пальто, и так далее, там, шапочку с динозаврами, взяла в охпаку разную бытовую технику и пошла как будто погулять. Да, лишним и глупым было бы надеяться, что её не ограбят в таком обличии, но отчаянный человек порою хуже отчаянного медведя, и ещё повезло всем тем, кто на неё в итоге не напал, потому что он мог получить тяжелые рваные раны от ударов микроволновкой. Ну, хорошо хоть, стиральную машину не взяла. А, впрочем, что это я? Человек ведь живет, старается. Ни свет Ни заря решила продать много-много ненужной ей техники, которую накупила так, что из интереса, что по совету дизайнера, но не оценила или не поняла, и понесла сдавать по разным магазинам. По каким? Не парьтесь, Ни свет Ни заря уже взрослая, и знает толк, да и пару своих секретов, и пару своих знакомых в магазинах бытовой техники. Ведь умеют же некоторые мужчины находить свежие цветы цветы даже в ночном, казалось, закрытом городе. Вот и женщины умеют продавать айфоны и бытовую технику. Ни свет Ни заря в итоге продала, и вернулась домой под утро с ароматно пахнующими французскими круассанами, тесто которых было так мягко и свежо, что выглядело точно первосортным и чересчур дорогим. Но ни свет Ни заря больше решила не экономить на здоровье, а так же на подарках своему брату. Ведь братик её, ещё с молодости хотел, когда все вместе, с папой и мамой, да что, даже с дедушкой, ходили по деревне и время от времени толкали тракторы, себе какую-нибудь маши-ину. Но было ему всего двадцать два, и то, что семья их слыла не самой обеспеченной, а скорее просто средней семьей, означало, что он не мог себе позволить такую роскошь. Хоть и зарабатывал уже приличные для Иркутска деньги. Вот Ни свет Ни заря и решила ему позволить машину, тем более что-всё равно ведь уезжать скоро, а там, в Антарктиде, глянь, и нет интернета. А братик вот, порадуется. Бытовой техники продала в сумме примерно на миллион рублей, ещё три миллиона решила взять из своих накоплений в банке. И пора ведь уже открыть тайну, что у Ни свет Ни зари нашелся чрезвычайно состоятельный дедушка, чуть ли не король, папа от первого маминого брака, и вот недавно он умер и оставил ей такое наследство, плюс домик в Дубаи, за счет сдачи которого она и жила. Порою ей становилось старшно. Но деньги-опасная сила, и хоть Ни свет Ни заря и была чуть ли не первой модницей в Париже на своей улице, но понимала, что пустишься в траты-не остановишься, а потому сделала себе достаточно приятные условия для проживания, потратив при том лишь меньшую половину наследства, и старалась теперь жить на прибыль от аренды в Дубаи. Впрочем, пока получалось, и по французским меркам в плюс уходило каждый раз примерно по двести евро, которые бережно переводились на накопительный счет, а после своей частию к семье, в Россию. Впрочем, у Ни свет Ни зари была только одна семья, состоявшая из близкого ей отчима. Мамы же не стало, папеньки тоже, а та хохлушка с накрашенными глазищами, ну… В общем, в таких случаях говорят: «Не сошлись характерами». Короче говоря, брату теперь должно было хватить на приличный автомобиль премиум-класса. Не Порш, конечно, но в том-то и соль: когда поступаешь действительно дорогой автомобиль-все время хочется ещё и ещё больше. Как будто в благотворительной гонке с малышами, ты, будучи малышом на год старше, желаешь приехать не в певрой десятке, а просто первым. Ни свет Ни заря красиво упаковала кредитную карточку и приукрасила это дело всего лишь парочкой круассанов, но так, что у ещё заспанного Женьки потекли слюнки удовольствия, причем если и не изо рта, то из самого сердца. Себе в честь начала новой жизни взяла манговый кофе. Сахара, следя за своей и без того совершенной фигурой, попросила не добавлять. Кстати, часто раньше Ни свет Ни заря снималась на обложках модельных, а иногда и мужских журналов. В общем, была бесстыдница, как сказала бы какая-нибудь подъездная саратовская бабушка. Пусть это и так, но бесстыдство это тоже приносило ей до десяти миллионов рублей в год. Лишь сверху. В общем, если бы не эта пресыщенность, грусть в глазах, то казалось, что жизнь Ни свет Ни зари полность удалась. Оставалось выйти через пару лет замуж, а после в шали, с той лишь нежностью, которая доступна матери, но не девушке, читать колыбельную сыну, спящему в кровати из Икеи и зевающему в икеевский расписной ночник.