— Успокойся, Борода. Всё будет хорошо. Когда отпразднуем победу, тогда и устроим девочке полную программу.
— Ты что, глухой?
Атаман Востока схватил Верховного за рубаху.
— Не будет победы! Мы проиграли. Иди в главную залу, играйся там в солдатиков, сколько влезет, а я беру остальных, и мы играем с девочкой во взрослые игры. Есть у меня в запасе одна забава... Помню, как испытал её в Зимнюю Гарвиду на одной продажной в Ярн-Геронде. Она очень не хотела, но бордельер заставил. Девочка торговала телом с младых ногтей. Была уверена, что знает о тёмной стороне плотских забав всё. Я заставил её удивиться. Клянусь, прожжённая шкура рыдала в три ручья и кричала, что не может с этим жить, что повеситься. Теперь представь, реакцию этой недотроги?
Верховный не стал спорить. Он ушёл в головную залу, а Борода подождал Ракку с поля боя, и, не дождавшись, увёл оставшихся атаманов в комнату для забав, велев привести туда доктора Шанкра и племянницу Воина Чести.
Глава четырнадцатая. Ужасный конец.
Для отряда почти в сотню бойцов они продвигались очень быстро. Бандитов, которые группами по двое-трое-четверо появлялись в коридоре, Олэ убивал раньше, чем кто-либо успевал достать оружие. Он очень экономил время, не тратя его то, чтобы вынуть застрявший меж костей нож или кинжал.
И, вот, наконец, первая зала. Приёмная. В ней — около двадцати человек. Поймав брошенный ему меч, Олэ бросился в атаку. Одна отрубленная голова и две руки покатились по полу, когда бандиты пришли в себя и схватились за оружие. Но огибая Олэ, в бой уже шли люди Найруса. Меньше минуты понадобилось им, чтобы заколоть и порубить алебардами всех противников. Кроме одного. Олэ попытался его догнать, но жажда жизни у беглеца оказалась сильнее охотничьих инстинктов преследователя.
— Всё. Он предупредит остальных, — печально констатировал Олэ. — Лёгкая дорога закончилась.
В следующем помещении их уже ждали. Большая и просторная зала с кучей святых предметов и татуированным священником. Комната посвящений.
Не меньше сотни свежеиспечённых бандитов готовились делом доказать верность Кодексу Праведного Каторжанина. Большинство ещё не успели одеться, как ночные солдаты. Они были в фартуках кожевников и кузнецов, плотников и столяров, куртках грузчиков и форме чомпи. Несколько одевались по моде принятой у поэтов. Один являлся известным исполнителем песен под аккомпанемент гитерна.
Да, понятия праведных каторжан — это тоже своего рода чума. Духовная чума, которая, если вовремя не запретить песни и книги, прославляющие борьбу честных воров против позорных стражников, захватывает всё новые и новые слои нормального общества, заставляя слышать позывной подонков «не верь, не бойся, не проси» даже среди творческих людей.
Найрус вначале не понял, что это новые бандиты, а не группа заложников.
— Вы свободны! — крикнул он. — Мы, Герцогово Око, явились истребить атаманов и покончить с ночной армией!
— Вонючие стражники! — процедил известный певец, берясь за дубину.
— За атаманов на ножи! На ножи чёртову стражу! — взвизгнул молодой поэт и достал кинжал
Бойцы Ока пропустили вперёд братьев-фехтовальщиков, и началось сражение, больше напоминающее бойню — сочувствующие явно не метили в первые ратники. Всего за три минуты все они, кто не догадался сбежать, были мертвы или искалечены. Потрясённый Найрус ходил среди отрубленных конечностей и дёргающихся в конвульсиях тел и шептал:
— Зачем? Из-за романтики? Это же грабить и воровать... воровать и грабить... да какая здесь может быть романтика!
— Для начальника стражи вы слишком большой нюня, вам не говорили? — злым голосом сказал Меченосец. — Не тратим время, идём дальше. Если они убьют Воина Чести, я не получу свой поединок. Если успеют испортить Фейли... мне будет грустнее жить.
* * *
Баррикады держались. Бандиты Столицы наступали волна за волной, но баррикады держались.
Кузен Ти едва дышал и чувствовал, как болят плечи. Меч правосудия вопреки слухам, оказался хорошо сбалансированным — когда человек дёргается на плахе, приходится порой в последний момент изменить полёт клинка, чтобы срубить голову одним ударом. Но слишком тяжёлым для юноши, не готовившегося специально ни в палачи, ни в трабанты, ни в охрану знамени — ни в одну из профессий, где нужно долго махать большим клинком. А психику угнетало отсутствие возможности колоть — эту технику тенир знал чуть лучше рубки. Ти уже давно подумывал сменить меч шириной чуть ли не в ладонь, но без намёка на остриё, на какую-нибудь трофейную саблю, но возможное появление бронированных бойцов его останавливало.