– Вот как? Не хотите учиться?
– В институте? Зачем? Есть выбор: принцы и нищие. В шалаше может быть только ад. Кому-то нравится - я не возражаю.
– По-моему, нищие как раз те, кто не получит настоящего образования.
– Образование я и так получу.
– А вы не путаете образование с чем-то еще?
– Я давно уже ничего не путаю.
– Самоуверенно. Если не сказать, нахально.
– А что плохого - быть уверенным в самом себе?
– Во всем хороша мера.
– Чуть помедленнее, кони. Прибыл. Спасибо за лекцию. Здесь сбросьте. Ага, у будки.
Достал бумажник, чтобы расплатиться.
– С нищих не беру.
– Ошибаетесь. Я не нуждаюсь.
– С представителей королевских кровей - тоже.
Нам было по пути.
Он понял, что денег она не возьмет. "Надо так лажануться". Наверное, она их вообще ни с кого не берет.
– Всего доброго, молодой человек. Желаю успехов на поприще самообразования.
Ему вдруг захотелось ей сделать приятное.
– Вот, - протянул ей визитную карточку. - Возьмите.
Она прочла: "Андрей Гребцов". И номер телефона.
– Вам понравилось, как я вожу машину?
– Если кто-то обидит. Кооператив экстренной помощи.
– Помощи? Батюшки, дожила. Неужели у нас есть такой кооператив?
– Неформалы. Только для вас.
– О, я противница всяких привилегий. Всего хорошего, молодой человек.
3
"Недоделок, - ругал он себя, пока шел дворами, - Трепло".
Взбежал по лестнице на четвертый этаж. Проверил дыхание, сосчитал пульс. В форме. И позвонил.
Клавдия Петровна долго и нудно разглядывала его в дверной глазок.
– Профиль, - ворчал Андрей. - Анфас. На кнопочке отпечатки пальцев. Андрей. Катя вам звонила.
Она впустила его в прихожую. И накинула цепочку.
Плоская, как доска, в стеганке, протертых нарукавниках и с вечным "Беломором" в зубах. Угрюмая. И молчальница образцовая - он был у нее несколько раз и не помнил, чтобы она произнесла что-нибудь вслух, кроме цены. А швея - класс. Фирма.
Не сказав ни слова, протянула ему продолговатую коробку, перевязанную лентой.
– Сорок шесть?
Она смотрела на него, как на пустое место.
– Отлично, - сказал он. - Беседа прошла в теплой, дружеской обстановке.
Отсчитал две сотни, поблагодарил и откланялся.
Чертова старуха. И запах. Несет чем-то. Такой навар имеет, а ходит, как драная кошка.
Вот стану миллионером, сотворю себе чего-нибудь из чистого золота.
Как Пресли.
4
В такси сел сзади. Болтать не хотелось. Прикрыв глаза, перебирал в памяти подробности утреннего свидания.
Ха! Сходи погуляй, на белый свет позевай.
Обалдеть девочка. Реванш состоялся.
– Уснул? - оглянулся таксист. - Окружная.
Въехали в поселок, и тут он показывал, куда свернуть. К матери заезжать раздумал - после, на обратном пути. Успеем настроение испортить. Сначала в гараж, к дяде Коле.
На чай таксисту отстегнул щедро - у того аж набок повело скулы и, как у мелкого хищника, которому подвалило неожиданное счастье, затрепетала и зашлась душа. Пацан все-таки, а сыплет, как мандариновый король.
– Все правильно, шеф, - наслаждался Андрей. - Гадом быть, никакого накола.
Это была его слабость - не просто шикануть, а так, чтобы еще и немножко пришибить. Удивить, поразить.
Пусть помнят. Пусть знают.
Дядя Коля, как всегда, возился со своим допотопным "Москвичом".
Андрей понаблюдал за ним издали. Клевый старик.
Спокойный, золотые руки. Лучшего соседа не найти.
Если в силах сделать - никогда не откажет. Хорошее сердце, добрый. Правда, голова пустая - ну не все же сразу одному человеку.
– Привет, дядь Коль.
– А, Андрей. Здравствуй. Как дела?
– Дела у прокурора, дядь Коль.
– Мать твоя опять сорвалась.
– Зараза, - Андрей с досады пристукнул кулаком по бедру. - Увезли?
– Дома пока. Зайдешь?
– Не. Попозже. Когда вернусь.
Припрятал коробку в гараже. Переоделся. И вывел мотоцикл.
В сердцах шваркнул по педалп.
– Дядь Коль? Я тебе что-нибудь должен?
– Нет! По сентябрь рассчитались!
Со стороны могло показаться, что они не разговаривают, а бранятся.
– Напомни тогда!
– Кати! Тарахтишь больно.
– Часа через два будешь?
– Если обедать отойду! А так - здесь!
– Годится.
Поднял мотоцикл на дыбы, дал круг почета, прощаясь, и вдруг резко затормозил и спешился.
– Расстроил ты меня, дядь Коль, - сказал, ставя мотоцикл на рога. - Ну, что мне с ней делать?
– Попроведап хоть.
– Живем не живем, а проживать проживаем.
– Крест твой. Терпи.
– Да она мне всю молодость искалечила!
– Родителей, сынок, не выбирают.
5
Она сидела на полу, прислонившись спиной к неприбранной кровати, раскинув ноги. Хмельная тяжелая голова се тянула книзу. Без обуви, в дырявых чулках.
И телогрейку не успела снять - уснула.
– Что ж ты со мной делаешь, а?
Лицо опухшее, в кровоподтеках.
– Звезданулась обо что-то... Чтоб тебя черти съели.
Прибил бы.
Он приподнял ее и усадил на кровать. Похлопал по щекам.
– Очнись, ма. Слышишь? Очнись.
Она приподняла отяжелевшие веки и мутно, непонимающе посмотрела на сына.
– Я это. Я.
Она угрюмо набычилась и замахала руками.
– Во лепит... Кого ты бить собралась?.. Дает. Ну, валяй - подешевело... Успокойся! Врежу! Тихо! Не узнала, что ли? - поймал ее за руки, она пискнула и задергалась, тыкаясь лбом ему в грудь, буйно сопротивляясь. Слушай, ма. Заработаешь. Не выводи меня.
А ну - прекрати! Смирно! - стиснул ее за плечи и потряс. - Да очнись ты, е-мое! - Ока брыкалась, отпихивая его от себя, и он наотмашь ударид ее пс лицу. - Дубина... Ух, свалилась на мою голову! - Она пьяненько заскулила к извернулась: сползла вместе с подушкой на пол и голову сунула под кровать. - Куда? Я те залезу. Вылазь! Вставай! Подымайся, говорю! поднял и прижал к себе. - Вот. Так-то лучше. А то - ишь, драться. Я те подерусь, - она уже не буйствовала, она, смирившись, плакала. - Ладушки, ладушки, где были, у бабушки... Так, маманя. Давай телогреечку... снимем.
Не возражаешь?.. А платок тебе зачем? - поднял на руки, как малого ребенка. - У-тн, махонькая. У-тютю. Ты моя ненаглядная. Пойдем баиньки, ладно? Пойдем, - оправив постель, уложил ее, укрыв одеялом.
Принес воды. Напоил. Поцеловал в исцарапанную щеку. - Баю-баюшки-баю, не ложнся на краю. Спи. Глазки - хоп. И на бочок. Где у нас правый бочок? Правильно, молодец. Вот и спи.
6
Когда-то, еще до армии, за мотоцикл душу бы заложил, если что. Езду любил без памяти. Лихую, не пресную, обязательно с риском. Ух, давали они тогда ночами стране угля.
А теперь остывать стал. Вот и "Ява" своя, новенькая, а просто так, чтобы покататься, уже и не брал.
Да и времени нет. Делами они ворочали покрупнее.
И все-таки, когда нужда заставляла, когда выводил дружка из гаража дяди Коли, и прыгал в седло, и чувствовал, как он послушен, как молодо взрезывает, все обмирало внутри и сердце екало. Сами собой расправлялись плечи, и он чувствовал, что снова свободен и уверен в себе, и горд. Припоминалось былое, и хотелось, как прежде, побеситься, поозорничать, лихо поегозить на дороге, подрезая ленивые грузовики, обходя то слева, то справа, прямо по обочине, окатывая пылью чопорные легковухи.
И сейчас, мчась по знакомому шоссе, он сбавлял до восьмидесяти только в населенных пунктах. Ну, и там, где посты, конечно - и не потому, что боялся просечек (шеф немедленно достал бы ему новый талон), а просто неохота было со служаками разговаривать.