– Хана, - вскочил Иван. - Не могу больше! Пошли вы...
– Достаточно, все, - торопливо заговорил Изместьев. - Все. Это все. Успокойтесь. Извините нас, Павел Никодимыч. Успокойтесь. Прилягте, пожалуйста, - он обнял Хопрова за плечи. - Вы даже не представляете, как нам помогли. Все. Больше не будем. Спасибо вам. Большое спасибо. Ложитесь, отдыхайте. Сейчас придет Евдокия Николаевна...
– Сваливаем?
– Минутку. Там пленка осталась?
– Навалом.
– Запишем сюда же. Недостающее, - сказал Иэместьев. - Чтобы ни у вас, мои дорогие, ни у Кручинина - никаких сомнений. Последний штрих.
12
– Мужик! Эй! Обожди!
– Не слышишь, что ли? - Притула грубо развернул меня за плечо. - Охамел тут совсем?
– В чем дело? Что вы хотите?
– В лоб тебе закатать. Желаешь? Могу.
Залаяла Цыпа. Некстати весьма.
– Свянь, - сказал Агафонов. И мне: - Извини, батя. Нормально. Ты кто? Не сторож случайно?
– Что вы хотите?
– "Жигулевича" не видал? Белый такой, грязью заляпанный. Не видал?
– Здесь? На пруду?
– Сам из деревни?.. Ладно, неважно. Вон наше Привольное. Вторая хата с краю. Там "Жигулевич" стоял. Два дня.
– А сейчас тю-тю, - разъяснил Притула.
– У вас украли машину?
– Допер.
– Сочувствую.
– Ты же ходишь здесь. Не видел, когда уехала?
– А сами вы? Ничего не слышали?
– Спали мы, батя. Черт.
– По ночам, молодые люди, я тоже сплю. Утром делал обход. Тем не менее при всем желании я не мог видеть, кто и когда уезжает из вашей деревни. Не мой объект. Да и видел бы, не отложил в памяти. Ни к чему.
– А ты кто вообще-то? Правда, сторож? Разговариваешь как-то не по-советски.
– Может быть, я пойду? С вашего разрешения. Не понимаю, отчего мои слова так задели Притулу.
Он вышел из себя.
– Мы не люди для тебя, да? Брезгуешь, да?.. Уу.
Чпокнул бы промеж глаз.
– Не заводись. - Агафонов сдерживал приятеля как мог.
– Заткни собаку!
Цыпа, как на грех, лаяла взахлеб.
– На нервы действует!
Агафонов решил ее приманить.
– Кыс. Кыс. Иди сюда. Воротничок сделаем. Шапочку. Не бойся. Иди.
Я закричал:
– Цыпа! Не подходи! Чужой! Цыпа!
– Прикрой варежку!
– Цыпа! Убегай! Уходи!
– Умолкни,тебе говорят! Тварь.
– Цыпа! Домой! Беги, Цыпа! Домой!
Притула сбил меня с ног.
– Лежи и не дрыгайся. - Коньячным перегаром он дышал мне в лицо. Я услышал жалобный собачий взвизг. А потом увидел Агафонова. Он нес мою Цыпу, одной рукой держа ее за загривок, а другой, как намордником, прихватив ей пасть, чтобы она не кусалась.
– То-то же, - Притула пнул меня и отпустил.
– Сволота, - сказал Агафонов. - Представляешь? Цапнула... Больно, зараза.
– Отпустите, - говорю. - Прошу вас.
– Заныл.
– Что мы вам сделали?
– Разговаривать не умеешь.
– И она тоже, - сказал Агафонов. - Сейчас камушек на шею и в воду. Как думаешь, выплывет?
– Лафа, - радовался Притула.
– Не делайте этого.
– Тебя не спросили. Дохлятина. Вшиварь. Во - понял?
– Молодые люди... Предупреждаю.
– Славка! - Агафонов заметил, что я достал поводок.
– А, ты так?
Я бросился выручать пса. Притула подсек меня, сбил с ног. Придавил и стал выкручивать руку. Я вскрикнул от боли.
– Дай я ему врежу! - Агафонов схватил Цыпу за задние ноги и размахнулся. - Смотри, козел!
Цыпа извивалась, визжала и плакала.
– Прошу вас... Не делайте этого.
– Ка-а-ак шарахну сейчас!
Я пополз к нему на коленях.
– Прошу... Только не это... Все, что хотите... Меня. Лучше - меня... Пожалуйста. Прошу вас.
– Во дает.
– Ну, пожалуйста... Я вас очень прошу.
Цыпа охрипла от визга и лая.
– Штуку даешь?
– Что?
– Стольник, чего, - объяснил Притула.
– Деньги? Сто рублей?.. Боже мой, да конечно. Найду. Непременно найду. Я займу.
– Где ты займешь-то? Займет он.
– Сейчас надо, батя.
Я говорю:
– С собой таких денег не ношу. Но я найду. Сегодня же. Можете мне поверить. Соберу. Отдам.
– Не, - сказал Агафонов. - Деньги на бочку.
Тотальное унижение. Я просил их, умолял, уговаривал.
– Пойдемте. Здесь рядом. Отдам все, что у меня есть. Слышите? Все. Деньги, книги, магнитофон, приемник, одежду.
– Ха, - сказал Притула. - Мы пойдем, а там нам - крышка.
– Лесом. Никто не увидит.
Агафонов поднял над головой несчастную Цыпу.
Самое страшное, как я теперь понимаю, что он играл в это, радовался, как ребенок.
– Раз!.. Считаю до трех. Раз!
От безвыходности, от беспомощности я буквально завыл.
– Не-е-ет!
– Два!.. Два с половиной!
– Не-е-ет! - Я катался у него в ногах. - Не-е-ет!
– Два с половиной!.. Три!
Он с размаху ударил ее оземь. Она страшно, коротко взвизгнула. И затихла.
Сердце у меня зашлось. Я перестал испытывать страх. Я должен разорвать их на куски, чего бы мне это ни стоило. Я задушу их. Сейчас. На месте. Вот этими самыми руками.
И тут я сначала... даже не увидел, а скорее услышал... Хряск. Мощный глухой удар. Сзади. По спинам им, по головам. Наотмашь.
Кто? Откуда?
Это было так неожиданно.
Старик. В глазах гнев и безумие, в руках толстый березовый кол.
Крики, стоны. Кровь.
Он добивал их... Мой избавитель... Павел Никодимыч Хопров... Он защищал человека, которого никогда прежде не видел, не знал.
Но тогда я испытывал только ужас... Кажется, чтото кричал. Не помню. Ушел ли я, уполз, убежал? И как вынес Цыпу? Ничего не помню.
Бедный старик...
13
За стеной что-то звякнуло и разбилось.
– Бабуля хулиганит, - сказал Севка. - Хорошо привязал?
– К лавке.
– Сиди. Не убежит.
Изместьев вынул кассету.
– Вот. Те""ерь вам известно все. Пожалуйста. На ваше усмотрение. Я свое слово сдержал. Можете действовать дальше.
– Сгодится, - Севка сунул кассету за пазуху.
– Приморили, - показал Иван на Хопрова. - Уснул наш хозяин.
– Герой.
– Поехали?
– Минутку, - попросил Изместьев. - Что вы решили?.. Мне важно знать, чтобы как-то располагать своим временем... Приготовиться... Когда вы передадите кассету следователю?
– А хоть завтра.
– Что ж... будь, что будет, - задумчиво сказал Изместьев. - Н-да... Я был на что-то годен в этой жизни... Прощайте, молодые люди. - Он промокнул платком потный лоб. - Кстати, вы смело можете показывать на меня. Я вас увлек, убедил, спровоцировал. Это моя идея - допросить больного старика. Все организовал и осуществил я один, а вы лишь при сем присутствовали. Вы - свидетели, зрители, понятые. Вы следили за тем, чтобы эксперимент проводился по возможности корректно. И только. Договорились?
– Посадят, Алексей Лукич.
– Не беда. Это не самое худшее.
– Нет, Агафон-то, - вспомнил Севка запись на пленке. - Прикол.
– Дым! - вскрикнул Иван.
Севка резко развернулся.
– Писец.
Они выскочили на веранду.
– Дверь! Наружную!
– Вышибай!
– Не видно ни фига!
На полу, привязанная к лавке, суматошно ворочалась Тужилина, пытаясь отползти от разбитой лампы и сбить огонь на горящей одежде. Севка, согнувшись и разгребая руками дым, пробрался к наружной двери и бахнул ее ногой, сорвав с крючка. Иван на четвереньках подполз к хозяйке и, обжигаясь, нащупал и выдернул у нее изо рта кляп. Она долго и глухо кашляла, потом заорала дико: "Аа-аа!" - и он сдернул с себя куртку, и стал лупить ее по бокам и спине.