Проскочил Балки, Зякино и свернул налево, как у Катерины на схеме нарисовано. Сбавил скорость, и давай прочесывать местность, деревню за деревней. Едва не промахнул. На истерзанном щите: "П...во...е", и он догадался - Привольное. И по приметам сходится - изб двенадцать по обе стороны от шоссе. И дом достроенный на околице, через три от магазина.
Свел мотоцикл в кювет, припрятал в кустах бузины, чтоб не отсвечивал. Ткнул калитку - не заперто. Вошел за ограду. На цыпочках. Осмотрелся. Точно - они.
Только они так гадят. Где живут, там и гадят - стиль, не спутаешь. Пачки "Кэмэл" недокуренные, бутылка коньячная на крыльце - пустая. То ли ветром ее катает, то ли доски от шагов проминаются. Дверь на веранду расхлебенили. И здесь уютный бардачок.
– Эй, Тула!
Ни звука. Как вымерли. И в доме пусто. А запах жилой, вонько. Камин масляный - теплый.
– Агафон! Славка!
Вилку из розетки выдернул.
– Эй, бездельники! Я это! Бец! Дрюня!
Шляются, что ли? Не могли же они уехать, дом не заперев? Или могли? "Жигуля" не видно, а пешком они не ходят. Халява их разберет. Может, в соседний поселок укатили? За жратвой?
Быстренько по углам посмотрел - где телик? Нету.
Влез по винтовой лестнице на второй, голову в дыру сунул. И тут как после погрома. А телик стоит, родной.
Пошарил вокруг - нет приставки. И, похоже, не было.
Не включали. Пыль на телевизоре ровная, толстая. Никто не прикасался, ежу понятно.
Вот где искать обормотов?.. Ха, дружбан у них...
Может, передрались?
Вышел за калитку и призадумался. С чем к Катьке явлюсь? Ни одного козыря на руках. Бэ, мэ?
И решил - а, чего нам. Разведаем.
Перебежал дорогу и по нахалке ткнулся в резную калитку.
7
А дом - офонареть можно. Ладненький, как игрушечный. Под "терем-кафетерем". Видно, с руками ктото живет. С душой сработано. Резьба - закачаешься.
Побарабанил.
Глухо.
Глянул в щелку - бабка по двору ходит. Что-то делает, озабоченная. Корыто у нее деревянное. Не то скребет, не то отстирывает. И виду не подает - глухая тетеря.
– Мамаша! Отопри на минутку! Спросить надо!
Забурчала:
– Какая я тебе мамаша?
Приковыляла - злая, ужас. Брови к носу, а нос вислый. И еще сильно глазами косит.
– Аа, еще один. Нехрист лохматый. Явился!
– Здравствуйте, уважаемая.
– Всех бы туда!
– Куда, бабуня?
– Чертям на съеденье! - тычет - в руках тряпка какая-то, вроде гимнастерка скрученная. - Чтоб духу вашего на земле не было!
Оглянулся:
– Мать моя буфетчица.
Как же сразу-то не заметил?
Отсюда, с этой стороны шоссе, хорошо просматривалось поле за околицей. За полем - плешивый взгорок, а по бокам желтый с прозеленью лес. Видно: что-то случилось. "Скорая" торчит - до пояса. Чумоход, крыша одна. И народ толчется, зеваки.
– Тихо, бабуня. Понял. Не озоруй. И не гляди, как змея из-за пазухи.
– Я тебе погляжу сейчас! Я тебе погляжу!
– Залетный я. Нездешний. Доходчиво объясняю? Проездом, случайно - во, каска, шлем.
Она замахнулась тряпкой.
– Глаза бы вас, чертей, не видали!
– Меня и не было, - он отскочил как ошпаренный. - Доброго здоровьичка. Пока.
8
Краснощекая продавщица, уложив на прилавок груди, распирающие ее белый халат, в охотку судачила с товарками - как раз по интересующему его делу.
– Небось из Жигалова кто.
– Да ну?
– Звери.
– А ты сама-то видела?
– На страсть такую глядеть...
– Вот и я - померла бы от страха.
– Ваня Вострикова рассказывает - одному полбашки отсекли.
– Врешь.
– Да чтоб мне всю жизнь по бехээсам сидеть.
Полюбовавшись на пустой прилавок, Андрей незаметно вышел.
9
По утоптанной дорожке, надвое перерезающей поле, пошагал к лесу. На ходу снял куртку, скатал и засунул под ремень, каску положил между картофельных грядок и приметил место - яркие, чего маячить. Чем ближе подходил, тем сильнее волновался. Вроде не трус, а страх до костей пробирает. Лезет под рубаху, ничем не выгонишь. И ноги как будто идти не хотят.
Поле поджимал, цепляя грядки, подростковый лесок, а левее, как на взгорок поднялся, увидел озерко.
Небольшое, уютное, как бы к лесу ластится. Берега утоптанные, сходы к воде, общипанные редкие кустики - живое, значит, купаются. "Скорая" на дороге.
А милиция - на той стороне, в ложбинке, где трава не повяла. Метрах в сорока - голоса слышно, бригада следственная, фотографируют. А правее, в болотце, что за ложбинкой, глазеют, стоя на кочках я обхватив деревья, пацаны деревенские, женщины в колпаках и фартуках, Наверно, поварихи из дома отдыха. Еще. приметный мужик, бородатый, как монах, в старом плаще и зеленой шляпе - похоже, сторож или истопник.
Приманил к себе парня.
– Что тут?
– Убийство, - зашептал. - Двух сразу.
– Женщин?
– Не. Городских, дачников.
– Пенсионеров, что ли?
– Не. Старики летом ездили. И то редко. А как лето кончилось, эти стали. Они с позапрошлого года у Матрены дом откупили, перестроили, ну и ездили. Молодые еще. Один - сын. Может, по двадцать лет только. Или по девятнадцать. Максим, а другой Славка.
Мы у них музыку через забор слушали.
– Клевые записи?
– Класс.
Парень был тупой и крепкий - как лозунг.
– Пойдем поближе посмотрим.
– Не, - замотал нечесаной головой.
– Пойдем, Чего ты?
– Ну их. Что я, совсем, что ли?
– Герой Покойники, они смирные.
– Ага. Вот сам и иди.
– А где третий?
– Чего?
– Мне старуха в магазине сказала. Трое. На "Жигулевиче".
– Слушай больше. Брехня. Машина, точно, стояла.
– Светлая?
– Белая, а по бокам грязная. Не. Двое их. Мы на великах гоняли. В субботу и воскресенье.
– Подсматривать нехорошо.
– Больно надо. У них музыка хорошая.
– А машина? Давно уехала?
– Она разве... уехала?
– Пинкертон. Не заметил?
– Мы на карьерах купались.
– Когда их? Сегодня?
– Ага. Недавно. Вчера мы тут проезжали. Темнело уже. Сторож с собакой гулял, и больше никого.
– Ладно, дай пять.
Парень напрягся и помрачнел.
– Дрожи дальше, - Андрей пожал его потную вялую руку и отошел.
Точно - они. Штаны Максима, клетчатые. Он часто в них ходил. Голова то ли есть, то ли нет, не разглядел. Колеса мешают, люди. Далековато. А может, в выемке так лежит. У Славки колено голое. Лицо, голова - все под коркой кровяной, и трава вокруг грязная, бурая.
Подкрался поближе, но милиционер заметил и отогнал.
– Нельзя. Уходите.
– Сволочи. Кто их?
– Проходи, парень. Нельзя. Уходи отсюда.
– А кто их? Нашли?
– Я кому сказал?
– Ухожу, ухожу.
Пухлая сизая туча, нависая над озером, угрожала дождем.
Небо меркло.
10
В сыром полуподвале, приспособленном под зал занятий атлетической гимнастикой, не выветривался запах нота - хотя фрамуги даже зимой были настежь.
Ребята взмыленные. Севка жал с груди лежа, по блинам - килограммов семьдесят. Молодец. Иван качал на тренажере спину. Лицо его, когда увидел в дверях Андрея, дрогнуло. Выдохнул:
– Обожди.
– Работай, работай.
Яшка сидел в углу на своей тележке и с пола заваливал на обрубки пудовую гирю.