– Невостребованный вы наш.
– Напрасно иронизируете. Неуместно и глупо, простите мне мою откровенность.
– Ничего, с этой стороны я защищен... Скажите мне, в чем суть ваших расхождений? Чем вам время наше не угодило?
– Долгая история.
– А мы куда-нибудь спешим?
– Вы... действительно хотите?
– Арестую. И не выпущу до тех пор, пока не расскажете.
– Что ж, - горько усмехнулся Изместьев, - может быть, именно вам, следователю... Ваша профессия - недоброй славы.
– Обещаю вам, Алексей Лукич, - улыбаясь, еказал Кручинин. И подмигнул. - Никаких показательных лтрвцессов.
– Времена изменились?
– Разве в этом дело?
– Хотите сказать, что вы человек с убеждениями?
Кручинин подбросил шарик.
– Недороги теперь любовные страданья - влекут к себе основы мирозданья.
– Не понимаю вас... Какой-то вы скользкий.
– Тем не менее, слушаю вас внимательно.
Изместьев вздохнул и подобрался, как перед прыжком.
8
Андрей сунул в лапу ресторанному вышибале, и они проскользнули внутрь.
Зал был заполнен на треть. Попахивало шальными деньгами и жареным мясом. У музыкантов заканчивался перерыв, они подстраивали аппаратуру. По ковровым дорожкам неслышно сновали вышколенные мальчики-официанты, а над столами, занятыми своими посетителями, стлался, завиваясь в кудри, зарубежный сигаретный дым.
– Там, - показал Севка.
Бармен, усатый, как "песняр", брезгливо скользнул по ним взглядом и ничего не спросил. Андрей ткнул в заставленную бутылками витрину.
– Нам бы к культурным ценностям.
– Новенькие?
– Бедовенькие.
Бармен потеребил рыжеватый отструек бесподобных своих усов. Подумал. И нажал кнопку.
За спиной его мягко отошла узкая низкая дверь.
– Счастье-это когда тебя понимают, - сказал Иван, обходя стойку. - Вы настоящий товарищ.
– Мать моя буфетчица!
– Да-а, - протянул Севка. - Царство уюта.
– И разврата, - фыркнул Иван.
Комната квадратненькая, небольшая. Все очень мило.
Два торшера - полумрак. Кресла, мягкие стулья в четыре ряда. Телевизор фирмы "Сони". Около десяти человек ждали начала-сидели, курили, пили запрещенные коктейли. Две пары танцевали, обнимаясь напоказ.
Дети старше тридцати - не допускаются. Прыщавый официант, по виду недоучившийся школьник, приблизился к ним с подносом, предлагая утолить жажду, Севка благородно ему отказал.
Над дверью зажглась лампочка голубого цвета, и грузный, суровый швейцар впустил очередного посетителя. Тот расплатился и сразу плюхнулся в кресло, поближе к экрану.
– Чужие порядки надо уважать, - сказал Андрей и протянул швейцару "чирик".
Тот вскинул брови эпохи застоя.
– Трое?
– Математик, - сказал Иван. - Илья Муромец, Алеша Попович и Добрыня Серпуховнч.
– Серпухович пусть выйдет.
– Папаша, - укоризненно сказал Андрей. - За ценой не постоим. Но за халтуру - вычтем.
– У нас плата вперед.
– А у нас назад, - сказал Севка.
Швейцар моментально надулся и сипло задышал - словно с детства не переносил дерзости.
За стеной грянул оркестр.
– Спокойно, папаша. Спокойно.
– Лучше послушай музыку.
Официант метнулся к двери, но Севка его отсек, а Иван защелкнул дверь на задвижку.
– Не волнуй публику, вохра.
– Что-оо? - скривился швейцар.
– Папаша, - тронул Иван его за плечо. - Не ошибись.
– Шпана, - зарычал швейцар. - Да я вас... как клопов...
Иван перехватил его руку, вывернул и взял на болевой.
– Аа-аа, - завопил швейцар и грузно повалился между кресел.
Зрители повскакали с мест. Сбились к стеночке, в угол. Севка затолкал туда же насмерть перепуганного официанта.
– Тихо, деточки, тихо. Мы на минутку. У нас тут, - Севка прихватил официанта за утыканный "хотенчиками" длинный нос, - междусобойчик. Давай, малолетка, к доске. Отвечай. Пахан у вас - кто? Бармен? Ну? Что молчишь? А то кол поставлю и родителям сообщу.
– Оставь его! - крикнул Иван, прижимая швейцара к полу.
– Не затягивай сеанс. Мозги вышибу!
Лампочка над дверью горела не угасая. Андрей прихватил швейцара за шкирку, выволок его на середину и прислонил к креслу сбоку.
– Ну что, Драмодел Дармоедович. Поговорим, как в старые добрые времена?
Коряво раскинув ноги, швейцар сидел на полу, поглаживая рукой больное плечо, пряча затаившие месть глаза. Андрей поддернул ему подбородок.
– Здорово, ты бык, а я корова. Надо бы оформить тебе инвалидность. И пахану вашему заодно. Чтоб знал, кому врать. От вранья люди сохнут!
– Дохлятина, - сказал Иван. - Кто божился, что в Ригу уехал?
– Слушай, мужик. - Андрей присел на корточки. - Я - коротко. У тебя три дороги. Налево пойдешь - статья, органы, суд. Направо-кувыркаться тебе инвалидом. Прямо-дрожь и маленькие неудобства. Ну, выбрал?.. Ты нам пошепчешь, где твой дружок, и -пока.
Как в море корабли. Мы вас не видели, вы с нами незнакомы... Что задумался?
– Соглашайся, дурачок, - крикнул Севка.
Швейцар хмуро посмотрел на Андрея.
– Какой... друг?
– Мамонов фамилия. Нехороший человек.
– Тьфу, - выругался швейцар. - Я-то думал.
– Осторожней, папаша, - сказал Иван. - Здесь дети.
Швейцар поманил к себе официанта - Севка разрешил тому подойти.
– Дай.
Послушный мальчик картинно распахнул блокнот и выщелкнул ручку. Швейцар написал адрес.
– Телефончик не забудь.
– Откуда? Там дача.
– Пора знать, папаша, - наставительно сказал Иван. - Если очень надо, дачи тоже телефонизируют.
Швейцар дернул плечом.
– Проще нельзя?
– Пахана благодари! - крикнул Севка.
– Рогом козел, а родом осел.
– Пусть он тебе бюллетень выписывает, - сказал Иван. - И, пожалуйста, верни награбленное народу.
Швейцар не глядя отдал червонец.
Андрей внимательно прочел бумажку с адресом и спрятал в карман.
– Деточки! - обратился он к посетителям. - Не бойтесь, мы заложников не расстреливаем.
– Все, за что заплачено, - сказал Иван, - должно быть съедено и выпито.
Севка пугнул официанта:
– Правильно?
– Общий привет! - Иван выщелкнул задвижку и распахнул дверь.
Бармена за стойкой не было.
9
– Как известно, все начинается с идеи. Без идеи людское сообщество не стоит. Но, как говорил Ленин, идея только тогда становится материальной силой, когда она овладевает массами. Только тогда. Когда овладевает.
– Вы наш человек, Алексей Лукич.
– Теперь посмотрите, что мы имеем. Принципы, положенныев основу нашего государственного устройства, теоретически достаточно основательны и возражения не вызывают. Однако весь ход нашей новейшей истории показывает, что правильные теоретические положения на практике сначала как-то незаметно засоряются, затем видоизменяются, а потом и откровенно искажаются. Причем происходит это все не под влиянием каких-то неизвестных нам внешних сил. А естественно, само собой. Почему?
– Меня окружали привычные вещи, но все их значения были зловещи.
– Простите, вы о чем?
– Продолжайте, не обращайте внимания.
– Структура пирамиды изначально предполагает чрезмерную концентрацию власти. Подчеркиваю: чрезмерную. А всякая чрезмерность, как вы знаете, к добру не ведет. Вот вам простенький пример - для наглядности. Предположим, деньги. Нет денег - человек нищ, гол, слаб, и если душа его не знает высокой духовности (а таких подавляющее большинство), то мировоззренчески он чаще всего раб. Достаточно денег - у человека масса новых степеней свободы, он уверен, силен и знает, что достоинство свое сумеет защитить. Но вот у него много денег, чрезмерно много. И он снова раб. Раб своего капитала... Точно так же и с властью. Чрезмерная концентрация ее приводит к тому, что подменяются цели. Человек становится функционально независимым. Он - функция власти.