Прошло года полтора, в продолжении которых Игнатий Иваныч жил, ничего не предпринимая, проедая купоны, которые то и дело приходилось отрезать. Этот процесс «отрезания» довольно своеобразно повлиял на психику Игнатия Иваныча.
Раньше, участвуя в предприятиях, он видел, что, несмотря на некоторый риск, всё же чаще выходило так, что, подводя итог к концу года, Игнатий Иваныч замечал увеличение своего капитала, а, за год бездействия — капитал этот увеличивался лишь обычным процентом, который не удовлетворял Игнатия Иваныча, тем более, что часть его приходилось проживать. Это обстоятельство вогнало Игнатия Иваныча в тоску, и он заскучал, проклиная неприятный инцидент с братом, — и ему снова захотелось дела, суетни и беготни под приятное бряцание золота… Несколько раз и очень осторожно почему-то он старался намекнуть брату, что не прочь снова вступить с ним в компанию и припасть к какому-нибудь источнику обогащения. Догадливый Порфирий Иваныч, конечно, сообразил, в чём дело, следя за оттенками речи брата и вылавливая тщательно скрытые намёки; лучше врача понял он, отчего брат побледнел и осунулся и кажется таким скучным и убитым. И Порфирий Иваныч терпеливо стал выжидать случая, когда можно бы было возвратить брата к прежней жизни. Случай этот представился ему, когда он прочёл таинственное газетное объявление, такое привлекательное в своём замаскированном соблазне. Вот почему он и приехал к брату в это пасмурное осеннее утро…
— Ну, так как же, Игнатий, поедем? — спросил наконец Порфирий Иваныч после продолжительной паузы.
— Уж и не знаю, что делать, — растягивая каждое слово, отвечал тот, — поехать, конечно, хорошо, и отчего бы не поехать…
— Ну, так в чём же дело?..
— А дело, видишь ли, в том — что это за дело такое? Даром бы не проехаться?..
— Чудак, право!.. Ну, там увидим!..
Игнатию Иванычу страшно хотелось поехать, и своей нерешительностью он хотел только показать брату, что его собственные убеждения теперь уж не так-то легко поколебать, и что теперь он уже не тот легкомысленный Игнатий Иваныч, которого раньше легко было вовлечь в какое угодно предприятие, лишь бы только показать издали проценты, хотя бы в виде неверного предположения. В действительности же, теперь больше, чем когда-нибудь, Игнатий Иваныч был слаб перед соблазном этого всесильного процента…
— Да уж что раздумывать — поедем, что ли! — наконец согласился он, поднявшись с дивана.
III
Братья вышли на улицу, в осенних пальто с приподнятыми воротниками, с засученными у сапог панталонами и в галошах. В руках каждого из них было по зонту, сердце каждого сосал какой-то червь ожиданий, весьма приятно щекочущий нервы.
Шёл мелкий осенний дождь, было холодно; улицы и дома казались тёмными и скучными, люди были недовольны непогодой — спешили, бранились и нервничали… Весело беседуя, братья добрались до Владимирской по конкам и вышли из тесного вагона, направляясь в справочную контору. Здесь они получили от какого-то господина адрес предпринимателя, напечатавшего объявление, и снова вышли на холодную и мокрую улицу. Порфирий Иваныч немного прозяб и начал соблазнять брата зайти в ресторан на той же улице, но тот не сразу на это согласился. Игнатий Иваныч скрывал, но его положительно колотила лихорадка ожидания, и ему, как только возможно скорее, хотелось добраться по адресу и узнать, что это за таинственное предприятие?
— Зайдём ненадолго, выпьем по рюмочке, закусим, да и в путь-дорогу! Ехать далеко!.. Может быть, в ресторане кого-нибудь из наших встретим, — старался уговорить брата Порфирий Иваныч.