Посевные машины меня слегка изумили. Конечно, они напоминали комбайны лишь отдалённо, их корпус – кто бы мог подумать – чернел пористым железом.
- Мы привезли вам вот это. – Иван протянул мне картриджи для планшетов. Мишка остался у мяса, поэтому Иван говорил со мной. – Здесь на вашем языке объясняется управление машинами. Если здесь есть люди, управляющие земными машинами, они легко справятся с этими. Вы найдёте в компьютере все данные о растениях, как их сажать, как ухаживать. Картриджи, кстати, подходят и на компьютер. Вы составили список необходимых вещей?
- Пока нет. Это трудоёмкий процесс, - покачал головой я.
- В любом случае, если вы что-то забудете, мы вспомним за вас или вы свяжетесь со мной, и мы обязательно привезём вам необходимые вещи. Сегодня вечером приедет наша бригада и установит на краю резервации мусоропроводник. Туда вы будете выбрасывать мусор из домов. Пожалуй, на этом наш постоянный контакт заканчивается, я жду вашего звонка.
Мне показалось, что гуманоид сегодня не в настроении. Его интонации звучали механически, как всегда, но набор слов удручал. Я взглянул на картриджи в руках. Вряд ли ради нас работала бригада переводчиков. Возможно, все инструкции перевела машина, но умнее, чем гугл-переводчик.
- Хорошо, мы свяжемся с вами.
Иван ещё раз окинул взглядом поля и задержался на мгновение на вышках, а потом сказал:
- Желаю вам удачи. И кстати, наши работы на орбите Земли продолжаются. Возможно, мы будем находить новых землян и привозить сюда. На всякий случай будьте готовы пополнить ряды в случае необходимости.
В компании бригады из семи гуманоидов, которые вели машины, Иван направился между домами к своему эскорту.
Я вздохнул.
Вот мы и остались одни.
- Ну что, - ко мне приблизился Палыч. – Что будем решать? Я на Земле одно время водил автобусы, на ферме водил комбайны, я могу сесть за руль, если надо.
Я улыбнулся. Доброта этого крупного человека растрогала меня. Всё же, мы – люди, и мы выживем! Никто не ноет о своей старой жизни, каждый двигается вперёд.
- Думаю, это хорошая идея, - кивнул я. – Но оставим её на потом. Думаю, нужно обязательно провести городское собрание и там всё обсудить.
3
Если бы не я, собрание затянулось бы и, возможно, перенеслось бы на завтра. Мишка никак не мог собраться и бегал от одной проблемы к другой, пока я, наконец, не объяснил ему, что можно всё сразу решить в одном месте. К тому же, к обеду, как и обещали гуманоиды, пошёл дождь и налетел ветер. Возможно, на этой планете всё отличалось от Земли, но запах дождя сохранился, и когда народ забегал в ратушу, на лицах каждого читались либо безграничное веселье, либо глубокая печаль. Кто-то радовался возвращению утраченного, а кто-то грустил о безвозвратно ушедшем.
Ратушей назвали дом Мишки. Он выстроил его посреди посёлка аки особняк в два этажа, создал внизу большую залу с кубами-стульями, а наверху – комнаты с кроватями. Я полагал, он рассчитывал не всегда ночевать один. На какое-то мгновение меня даже пронзила пугающая похотливая мысль, что Мишка сейчас устроит из нашего городка секс-сафари. А что, девять женщин и девушек, тринадцать мужчин, а за хозяйством приглядывать останется один Нильс. После мне покоя не давала другая, более глобальная мысль. Благополучие жизни моей и сына, а также каждого члена посёлка, зависит от чистоты мыслей руководителя. Он мог устроить здесь не только секс-сафари, но и кровавый туризм, тоталитаризм, фашистское диктаторство, хотя мне больше нравились элементы старых проверенных методов либералов, демократов и коммунистов. Взять лучшее отовсюду – формула хорошего правления.
Кубов для сидения в ратуше оказалось гораздо больше, чем двадцать три. Весь посёлок разместился на первых двух рядах. Мы с Нильсом сели на первом, прямо у центрального прохода.
Под потолком повисла невнятица голосов. Не тревожная, не весёлая – нейтральная. Лишь изредка кто-то тихонько смеялся. Без декораций зал напоминал обычную пещеру, а мы – неандертальцев, собравшихся, чтобы обсудить охоту на мамонта. Запечатанные наглухо окна кое-как приглушали чувство замкнутости. В каждой комнате гуманоиды установили свои необычные кондиционеры, которые выходили наружу и регулировали подачу воздуха специальным тумблером-дозатором.
Недалеко от первого ряда располагалось возвышение, на котором одиноко маячила чёрная трибуна. На двух кубах недалеко от неё перешёптывались Лёнька и Гришка – протеже Мишки. Если быть точным, говорил в основном очкастый еврейчик. Нет, я ни в коем случае не нацист, но этот парень мне не нравился. Слишком безумный взгляд бегал у него под очками. Из всей троицы самым молодым и адекватным казался Гришка. Он почти не говорил. Лишь изредка приглаживал длинноватые волосы и щурил глаза, наблюдая за событиями. В строительстве он помогал не хуже остальных: не перечил и не лез куда не надо.