Дядя Радик – наш сосед и владелец домика, долго рассказывал, как крысы переносят лихорадку и бешенство. Я пару раз слышал последнее слово, но не представлял, что за болезнь такая. Дядя Радик подробно описал её симптомы, и после я готов был пить валокордин. А некоторое время искал у себя симптомы бешенства. Тогда я задался целью изничтожить всех крыс в подвале дяди Радика.
Чисткой занялись он, я и его сын на год старше меня.
Потом дядя Радик со смехом рассказывал моей маме, что при виде первой крысы я застыл на месте, а когда она побежала на меня, вместо того, чтобы обрушить ей на голову кирпич, я с воплями смотался наружу. Я не испугался крысу, нет. Я испугался бешенства и боялся её убить, поэтому, разрываемый двумя страхами, я просто улизнул.
Вдруг однажды в Ковчеге случится нечто подобное, и я не смогу обрушить кирпич? Бежать мне некуда, но из-за меня может кто-то пострадать.
После отправки Цаа и Марии, мы особо не разговаривали и разошлись по домам, кроме Гришки, который, казалось, совсем не появлялся под крышей. Он засел на вышке Битла, ожидая возвращения эскорта гуманоидов.
Марию и Цаа вернули почти к наступлению темноты. Гришка отвёл Цаа в ратушу, а Марию в церковь, а потом зашёл ко мне. Дэвида приглашать не стали.
Когда я вошёл в мрачную приёмную, Цаа сидел, развалившись, на литом из металла кресле и смотрел в окно. От двери я видел лишь торчащие над спинкой жирафьи ушки.
Услышав нас, он обернулся и кротко выпрямился. Его цвет лица изменился, на щеках появился здоровый румянец.
- Как себя чувствует больной? – мрачно спросил я, присаживаясь.
- Я будто заново открываю мир, - ответил лив, по обыкновению выпятив глаза при разговоре. – Наслаждаюсь каждым прикосновением.
Я улыбнулся, надеясь, что Цаа не разглядел за моей улыбкой злорадство.
- Ты что-нибудь помнишь? – спросил Гришка, стоявший в дверях, опершись на косяк.
- Нет. Помню только, как захожу в эту странную отражательную штуку, а потом яркий свет, и я снова на месте, только уже вечером.
- Чудеса, да и только, - с иронией произнёс я. – Что ж, поздравляю, ты теперь первый лив, которого излечили серые дьяволы. Давай теперь поговорим о деле.
- Завтра я их верну, - коротко ответил Цаа.
- Каким образом?
- Сейчас я уйду, а завтра ваши две самки вернутся.
В комнате на некоторое время повисла пауза. Я прикидывал в голове всевозможные варианты и не находил другого.
- А если ты нас обманешь и просто уйдёшь? – спросил я.
Лив развёл руки и ответил:
- Вам придётся мне поверить.
- Гриша? – спросил я.
- У нас нет никакого другого варианта, - подтвердил тот мои худшие мысли.
- Да вы не переживайте, - заметив нашу неловкость, сказал Цаа. – У меня к вам много предложений к сотрудничеству. Я вас так просто не оставлю. Я вернусь завтра же.
Помолчав ещё немного, хватаясь за самые последние идеи, я встал и кивнул на дверь.
- Пошли, мы отведём тебя к воротам.
7
Выпроводить Цаа я доверил Гришке. Я же решил зайти в церковь. Мой мозг до сих пор плохо понимал, что сегодня произошло, поэтому мне стоило отвлечься и повидаться с Марией.
Мы почти повторили сцену с Цаа в приёмной, только с Марией было приятнее разговаривать, а ещё нас окружали Юрий и Алиса. Девочка даже плакала. Мария казалась помолодевшей лет на десять.
Посмеявшись немного с её счастливым семейством, я обнял женщину и велел поскорее выходить в свет. Чёрная мысль мелькнула на задворках сознания. Вспомнился Мишка и его гастрит. Разве Марии не могли подправить мозг? Могли. Но что поделать.
Я вышел из церкви в почти холодную ночь. Капал едва заметный дождик. К своему удивлению, на ступенях я повстречал Нильса и Робби.
- Я видел несколько раз этот дом, но не знал, чей он.
Заметив меня, Нильс улыбнулся.
- Это церковь, - сказал он роботу.
- Кто там живёт?
- Никто не живёт.
- Тогда для чего она?
- Чтобы люди приходили сюда и общались со своей совестью, - мрачно ответил я, спускаясь вниз.
Робби обернулся в мою сторону.
- Совесть? Это когда человек не делает то, что хочет сделать, чтобы не навредить другим?
- Вижу, ваше обучение проходит удачно, - сказал я, усевшись на ступеньки. – Ты объяснил ему, что такое паника?
- И не только, - кивнул Нильс, шмыгая носом и оттягивая вниз края шарфа – его новая привычка. – Робби теперь знает о многом.
- Вы очень странные существа, люди, - сказал робот, останавливаясь напротив меня. Наши лица оказались друг против друга, в отражении фонаря над церковью виднелось моё лицо. Я будто смотрел в зеркало и говорил сам с собой. – Чувства способны подчиниться логике, но вы, почему-то, придумываете много правил, чтобы подчинить их всё равно и втайне желаете совершить плохой поступок.