- Нам не нужно никаких стратегий! – повысил я голос. – Нам нужно, чтобы ты убрался из Ковчега!
На секунду Цаа растерялся и зашарил взглядом по толпе.
- Погодите, как это не нужен? – подал голос Дэвид. – Я бы хотел с ним побеседовать.
- А я не разрешаю! – отрезал я.
Растерянная гримаса Дэвида испарилась. Он сузил глаза в узкие щёлочки и сказал:
- Я – руководитель другой партии, и я не должен спрашивать твоего разрешения. Я приглашаю Цаа в гости.
- Ты не можешь приглашать в гости врага! – возразил я.
- Какой же он враг?! – воскликнул Дэвид. – Он бежал от своих. Они его преследуют! Цаа просит у нас политического убежища!
- Обычно его просят, а не предлагают, - ответил я.
- Тебе нужно политическое убежище? – спросил американец лива.
- Полагаю, да, - растерянно ответил Цаа.
- Вот и всё. Пошли ко мне.
Дэвид кивнул и направился с ливом и Анной мимо меня. Я лишь сжимал кулаки и едва держал себя в руках. Думаю, если бы сорвался, началась бы война, возможно, гражданская.
- Партия? Мы многое пропустили, - раздался позади голос Светки. Она медленно продвигалась за уходящими.
- Дэвид теперь глава партии Левые. И заседает в своём доме.
- Что ж, в таком случае, думаю, тебе придётся вычеркнуть нас из списка избирателей, - хмыкнула Светка. – Пошли.
Последнее слово предназначалось Эльвирке. Та покорно засеменила за процессией. В немом молчании мы наблюдали, как Левые скрылись в доме Дэвида.
- Что это значит? – нахмурилась Диана.
- Шах и мат, - ответил мрачный Гришка.
2
После завтрака я забрался на крышу, на которой ещё не высохла дождевая вода, собравшаяся в хаотичные лужи. Пахло мокрым металлом. Я сел на углу и уставился на дом Дэвида.
Долгое время я пытался думать о стратегии, но мысли шли хаотичным потоком, не собираясь строиться в логическую структуру. Я не заметил, как ко мне поднялся Гришка. Вероятно, его впустила Власта и отправила ко мне. Ей не нравилось моё состояние сегодня.
Гришка по-ребячьи пнул пересыхающую лужицу, подошёл рядом и сел. Поправил шляпу и вытащил зубочистку.
- Как Власта и ребёнок? – задал внезапный вопрос Гришка.
- Да вроде нормально, - ответил я, не сводя глаз с дома Дэвида.
- Мне кажется, твоя жена немного мрачновата. Свадьба через пять дней?
- Да.
- А свадебного настроения не чувствуется, как это было у Шера и Алтай.
- Да, - вновь ответил я. – Но сейчас время трудное…
- Оно теперь у нас всегда будет трудным, - сказал Гришка.
- С чего ты взял?
Гришка посмотрел на меня.
- Народу скучно. Им нужно хлеба и зрелищ. Начинаются такие вот движения.
- Да брось ты, - поморщился я. – Какого хлеба? Какого зрелища с семнадцатью человеками!
- У каждого человека есть своя точка зрения. Давай вспомним Землю. Сколько раз ты спорил с кем-нибудь, доказывая свою правоту, а потом наступал такой момент, когда ты уже не можешь ни о чём думать, только о крови. Подумай, сколько людей убило бы собеседника за свои идеалы, если бы не закон.
- У нас есть закон, - пожал плечами я, зная ответ.
- Да, есть, но у нас мало людей. Проще приструнить жалкую горстку людей силой и указывать свои порядки.
- Дэвид казался отличным малым, - вздохнул я.
- Когда горстка людей остаётся сама по себе, отличных малых не существует, - ответил Гришка. - Помнишь Лёньку? Что ты о нём думаешь?
- Ничего хорошего, - сказал я.
- А я с ним по соседству рос. У него родители – классические иудеи. Отец был раввином и носил пейсы. При этом их еврейская семья жила свободно. Лёнька постоянно гулял по улице, мы с ним вместе сражались за девчонок. Он казался очень правильным. Но в каждом человеке есть две стороны. Об этом ещё античные философы писали. Одна сторона обращена людям, она открыта. Поступки этой стороны вызывают восторг у окружающих людей, а почему? Потому что человек – прежде всего – это социальная тварь. Ему важно, чтобы о нём сказали всё хорошее. Ему важно делать добро, чтобы ему улыбались. Смотрите, я построил крутой дом для себя и семьи, у меня счастливые дети, а часть своих сбережений я трачу на детский приют. И никто никогда не узнает, что я убил некоторых людей, чтобы заполучить деньги и дать себе старт. Потому что эти поступки принадлежат скрытой, жестокой стороне. Где копятся черты, скрываемые от людей. То, чем мы хотим заниматься, но боимся, что если узнают – посадят. Теперь ты на чужой планете, здесь всего несколько десятков людей. Можно делать, что хочешь. Вот тут мистер Хайт и выходит на свободу.
- Почему же он у меня не вышел? – спросил я.
- Во-первых, у каждого он по-своему силён. Возможно, ты не слишком зависим от пороков. А бывает, что всё ещё зависит от степени удовлетворённости. Мы всё равно даём волю нашим тёмным поступкам, и если мы давно не тешили их, то они вырываются на свободу. Представь педофила, которого сковывает закон, который никогда его не нарушал. И вдруг он терпит кораблекрушение и оказывается на необитаемом острове с маленькой девочкой. Мне её уже заведомо жаль. Наши пороки хотят, чтобы их тешили. Насколько я помню, у Лёньки было плохо с девчонками. А тут ещё эти таблетки.