Мне нечего делать. Да, я, двадцатилетний студент колледжа, живу в самом, как считают многие, замечательном городе мира, и в выходной мне совершенно нечем заняться.
Мне жаль себя. Но не до такой степени, чтобы попытаться завязать новые знакомства. Я просто не умею заводить друзей. Нью-йоркские студенты не так приветливы, как учащиеся университета Западной Каролины, и если бы Тесса не заговорила со мной первая, у меня, возможно, и вовсе не было бы друзей. Она – первый человек, с которым я сблизился после смерти Картера.
Хардин не в счет, с ним с самого начала было трудно. Он вел себя так, будто люто ненавидел меня, но я чувствовал, что все не так однозначно и за этим что-то кроется. На самом деле все это было из-за моих отношений с его отцом, которые стали для Хардина воплощением всего, чего так не хватало ему самому. Сейчас я понимаю, что он просто завидовал. Хардин считал несправедливым, что я получил улучшенную версию его отца, в прошлом алкоголика и морального садиста. Он ненавидел меня за то, что я люблю спорт так же, как его отец. Он терпеть меня не мог, потому что его отец переехал жить в большой дом к нам с мамой, Хардин высмеивал автомобиль, который мне подарил отчим. Я понимал, что подружиться со сводным братом будет нелегко, но даже не предполагал, что со временем смогу взглянуть на все его глазами и почувствовать его боль. Ведь и мое детство было не таким безоблачным, как ему казалось.
Мой отец умер раньше, чем я смог узнать его, и все вокруг старались компенсировать его отсутствие. Мама не переставая рассказывала о нем разные истории. Отца звали Ален Майкл, и, по ее словам, он был очень симпатичным парнем с длинными каштановыми волосами, который мечтал стать рок-звездой. Я скучал по отцу, хотя, в сущности, его не знал. Мама говорила, что он был скромным человеком и умер естественной смертью совсем молодым, когда ему было двадцать пять, а мне исполнилось всего два года. Боль Хардина была совсем иного рода, но я всегда считал, что глупо соревноваться в несчастьях.
И все-таки главное, чем различалось наше детство, – это матери. Моей посчастливилось найти в городе хорошо оплачиваемую работу, кроме того, мы могли рассчитывать на страховые выплаты от завода, где работал отец. А мать Хардина выбивалась из сил, чтобы свести концы с концами. Их материальное положение было несоизмеримо хуже.
Мне трудно представить своего отчима Кена таким, каким его знал Хардин. Сколько я его знаю, он всегда был добрым, веселым и трезвым, как секретарь Колумбийского университета. Он боготворит мою маму и очень много для нее делает. Хардину было трудно принять, что его отец может любить другую женщину больше выпивки, но сейчас он считает иначе. Если бы Кен мог, он еще раньше сделал бы выбор в пользу сына, а не бутылки. Но иногда люди не так сильны, как нам хочется. Боль мучила Хардина и превращалась в гнев, который он не мог сдерживать.
Когда же Хардин и все мы узнали, что Кен не его родной отец, мукам моего сводного брата пришел конец. Он перестал обвинять других в собственных проблемах и решил взять на себя ответственность за свою жизнь, за свои поступки, за самого себя. Хардину помогает в этом психотерапевт, и это очень радует меня и мою маму. Она любит этого сердитого парня как родного.
Я прошел мимо парочки, которая, взявшись за руки, гуляла с собакой. Это зрелище вызвало у меня новый прилив жалости к себе. Может, нужно встречаться с девушками? Но я даже не знаю, как это делать. Мне бы хотелось романтических отношений, но я не уверен, что смогу увлечься кем-то, кроме Дакоты. Вся эта любовная кутерьма так изнурительна, да и Дакота порвала со мной только полгода назад. Интересно, она с кем-нибудь встречается? Или собирается? Не представляю, что кто-то может узнать меня лучше Дакоты или сделать меня таким же счастливым. Мы знакомы так давно, что потребуются годы, чтобы кто-то стал мне так же близок, как она… когда-то.
Понимаю, что ждать годы не могу: я не молодею. Но мысли о Дакоте не позволяют двигаться дальше.
Парочка остановилась для поцелуя. Я улыбнулся и отвел взгляд. Я рад за них. И рад, что этим незнакомым людям не придется проводить ночи в одиночестве и мастурбировать в душе.
Ха, какие горькие мысли!
Я стал как Хардин.
Кстати, о Хардине. Я же могу ему позвонить и убить минимум пять минут, пока он не повесит трубку. Я вынул телефон из кармана и, найдя его имя, нажал кнопку.
– Да? – после первого же гудка услышал я.
– И это твой самый теплый привет?
Я перешел на другую сторону улицы, продолжая свою бесцельную прогулку по окрестностям. Все равно я хотел лучше узнать этот район, почему бы не начать сегодня?
– Я бы на другой не рассчитывал. Чего тебе?