Перед тем как уйти, Андре передала Луизе билет на концерт в Тюильри на воскресенье двадцать первого мая.
— Вырвись обязательно, Луизетта! — горячо советовала она. — В Тюильри прошли в мае три концерта — успех грандиозный, неописуемый! Весь сбор — в пользу раненых и их семей. Двадцать первого будут петь Агар из «Комеди Франсез», Розали Борда и Морио, они ведут себя на редкость мужественно, хотя реакционные парижские и версальские газеты грозят им страшными карами за помощь Коммуне. Посмотри, как ответила им Агар.
Андре Лео достала газетную вырезку. Известная всему миру певица напечатала открытое письмо Версалю: «Отправиться к Кайенну я готова, жду только новых подлостей с вашей стороны. Заверяю, что из-за угроз я не перестану содействовать всем, кто страждет. Для меня важно, что они в нужде и нищете!»
— Значит, верит в нашу победу! — заключила Луиза,
— Каждая честная душа верит в нее! — откликнулась Лео.
Они расстались, договорившись отыскать друг друга в воскресенье во дворце Тюильри. Луиза усмехнулась:
— Если к тому времени не начнется штурм! Тогда у нас здесь будет такой концерт, о-ля-ля, как говорит Мари!
К вечеру перестрелка затихла, и Луиза, Мари и Дмитриева, сменившись с поста, отправились в крошечное кафе перекусить. Домбровский запретил на подвластной ему территории продажу вина, и теперь по вечерам и в моменты затишья в кафе было почти пусто. Неподалеку догорал деревянный дом, отсветы пламени плясали на стеклах окон.
Луизе давно хотелось поближе познакомиться с Елизаветой Дмитриевой. Ее имя врезалось Луизе в память, когда она дней десять назад прочитала манифест Центрального комитета «Союза женщин для защиты Парижа и помощи раненым», — под этим манифестом рядом с подписями Лемель и Лефевр стояла и подпись Дмитриевой. Конечно, если бы Луиза не сражалась на передовой, она принимала бы участие в работе комитета. Слова манифеста она запомнила, он начинался так:
«Во имя социальной революции, во имя завоевания прав на работу, равенство, справедливость «Союз женщин для защиты Парижа и помощи раненым» всеми силами протестует против позорной прокламации к гражданкам, расклеенной позавчера и исходящей от аноним-вой группы реакционеров. В прокламации сказано, что парижские женщины взывают к великодушию Версаля и просят мира. Нет, не мира, а войны без пощады требуют работницы Парижа. Ныне примирение равносильно измене!..»
Женщины заказали себе по скудной порции осадной еды и уселись у окна. И Луиза принялась расспрашивать Дмитриеву о ее прошлом, о жизни в России.
— О, для характеристики нравов моего милейшего отечества, Луиза, расскажу я вам всего один эпизод.
Мой отец был закоренелым крепостником, с крестьянами обращался жестоко, за малейшую провинность порол плетьми и розгами, травил собаками и медведями. Не удивляйтесь, это вполне в духе матушки-Руси. И доведенные до отчаяния мужики — а случилось это еще при крепостном праве — решили его убить, ворвались в дом с вилами и топорами. Мать моя была из той же, из крестьянской, среды. При жизни первой жены отца она много лет прослужила в доме горничной, служанкой. В то время, о котором я рассказываю, она ходила беременная мной. Когда мужики ворвались, она принялась умолять крестьян, чтобы пощадили отца, — он, дескать, больше не будет таким жестоким. А мужики любили и уважали мою мать, называли ее своим ангелом-хранителем: она всегда за всех заступалась. И занесенные топоры опустились. «Ради тебя только, Наталья, мы не убьем его, но будь он проклят!» Вот после того случая отец наконец и обвенчался со своей спасительницей, то есть с моей матерью. А вскоре появилась на божий свет и я, ваша покорная слуга… — Дмитриева натужно, с какой-то даже мукой улыбнулась, — убедительный пример для характеристики нравов, не правда ли?
— Да кем он был, чем занимался?! — спросила поражённая Луиза. — Это же дикость!
— А был он помещиком, дворянином и военным, вышел в отставку в чине майора гусарского, царской лейб-гвардии полка.
Луиза с горечью подумала: а ведь чем-то схожа судьба матери Елизаветы с судьбой Марианны Мишель. Хотела спросить, как же Елизавете удалось вырваться из России, но на баррикаде загрохотал взрыв, раздались крики. Кинув хозяйке кафе несколько монеток, женщины заторопились на свои посты: может быть, начинается штурм!
Но нет, версальцы, видимо, еще не были готовы к решительному наступлению, на сей раз они ограничились двумя десятками выпущенных по Нейи снарядов. Правда, им удалось подбить один из бронепоездов, курсировавших по окружной дороге и прикрывавших баррикады огнем своих пушек.