В последнее время ее рассказы о выходных, проведенных с Джерри и их сыном в домике на пляже, перемежались отчетами о работе на «Вирго Студиос» и лишний раз напоминали о моем одиночестве и долгой зиме. Но сегодня, когда у меня в руках было такое захватывающее дело, я очень хотела рассказать об этом Нине.
Я разделась и повесила костюм в шкаф, одновременно прослушивая сообщения на автоответчике. Первое было от отца, он звонил из дома на Сент-Бартс. Бывший коллега сообщил ему о трагедии в Медицинском центре Среднего Манхэттена, и отец звонил, чтобы предложить помощь, если она мне понадобится. Затем был звонок от Нины, которая отвечала на мое дневное сообщение и спрашивала о подробностях дела. Последней звонила Джоан Стаффорд, чтобы напомнить о приглашении на ужин, который она устраивала в субботу в восемь вечера. «И я не принимаю таких жалких отговорок, как убийство. Даже не думай».
Я постаралась расслабиться и забыть мрачные события сегодняшнего дня, поэтому взяла с прикроватной тумбочки томик Троллопа. Я начала читать «Бриллианты Юстасов» на выходных и знала, что мне хватит всего десяти-двенадцати страниц английского детектива девятнадцатого века, чтобы веки мои отяжелели и я без сожаления погасила свет.
Я думала, что выбросила все мысли о Джемме Доген из своего усталого сознания, но не могла отделаться от одного навязчивого вопроса: есть ли кто-нибудь еще, кто не может уснуть этой ночью из-за ее смерти? Может, кто-то оплакивает ее? Может, кто-то по ней грустит? А может, он не может уснуть из-за чувства вины?
8
Возможно, не каждый захочет просыпаться под голос Дона Аймуса[12], но меня он прекрасно тонизирует.
Будильник прозвонил в семь, и радио включилось автоматически. Аймус зачитывал новости, основной темой был, естественно, репортаж о Медицинском центре Среднего Манхэттена, в котором сообщалось обо всем, начиная с убийства и заканчивая активной подземной жизнью в тоннелях.
— Похоже, что мотель «Бейтс»[13] — просто тихая гавань по сравнению с этой больницей, — произнес Аймус и начал изображать пациента из «Стайвесант», который проводит экскурсию по месту событий. Я оделась, но выключать радио и выходить из комнаты не хотелось — мне казалось, что Аймус и его коллеги, освещавшие суд над Симпсоном подробнее, чем все национальные новостные станции, смогут назвать имя убийцы гораздо раньше полиции.
Я надела черную дубленку и приготовилась к тринадцатиградусному холоду. Я вышла из дома на Третью авеню и поймала такси. Водитель знал, как доехать до здания криминального суда в Нижнем Манхэттене, поэтому я откинулась на спинку сиденья и стала просматривать заголовки «Таймс».
Статью о смерти Джеммы Доген поместили на первую полосу, а не в «Разное», где обычно публикуют подобную информацию. Возможно, так вышло благодаря ее известности, но скорее всего дело в том, где произошло это жестокое убийство. Читатели «Таймс», как правило, находятся довольно далеко — физически и эмоционально — от разных строек или мест скопления подростковых банд, где обычно и происходят убийства, потому что обстановка располагает к этому. Но убийство в таком месте, где «мы» сами часто бываем — крупнейшем медицинском центре города, в Центральном парке или в «Метрополитен-опера», — заставляет отнестись к смерти по-другому. Продолжение на первой странице, над сгибом.
Я внимательно прочла статью, чтобы проверить, правильно ли журналисты сообщили факты и не было ли утечки информации из полиции. Пока ничего подобного не наблюдалось, никто не назвал вероятного подозреваемого, даже наших восьмерых «гостей» не упомянули. И никаких предварительных обвинений.
Когда я дочитала газету, включая книжное обозрение и специальный репортаж о предстоящем аукционе древностей, мой молчаливый водитель остановился у дома 100 по Централ-стрит и опустил пластиковую перегородку, чтобы получить с меня четырнадцать долларов и тридцать центов.
— Как обычно? — спросил меня продавец кофе на углу, когда я подошла к нему.
— Двойной, пожалуйста. Два больших черных кофе.
Большинство сотрудников появится только после девяти, но несколько молодых адвокатов и стажеров уже направлялись к зданию суда от разных станций метро и автобусных остановок.
Со мной в лифт зашла Джоан Эпштейн. Она не появлялась у меня давно, но набрасывалась на новые дела, как акула, и готовила их для предоставления в суд.
— У тебя есть время просмотреть сегодня обвинительный акт? Это дело, которое я взяла в прошлые выходные, помнишь факты?
— Кража со взломом на Западной 9-й улице, замешана какая-то наркоманка?
— Оно самое.
— С присяжными проблем не было?
В квартиру к женщине залез такой же наркоман, который знал, что его жертва не захочет обращаться в полицию, потому что сама сидит на кокаине. Велико же было его удивление — и удивление Джоан, — когда она стала помогать следствию, проявляя завидную искренность. Вчера она должна была дать показания под присягой перед большим жюри, это был первый шаг для получения обвинительного заключения.
— Нет, все прошло хорошо. Я просто еще не определилась, в скольких изнасилованиях его обвинять. Я хочу сказать, он насиловал ее, выходил на кухню за пивом, возвращался и начинал заново. Это отдельные преступления или одно большое изнасилование?
— Приноси бумаги ко мне где-то к одиннадцати. Я просмотрю документы и освежу в памяти подробности, а потом примем решение. Нет никакого смысла вешать на него слишком много преступлений, но если было несколько актов насилия, разделенных иными событиями, то это, несомненно, повод для нескольких обвинений.
Она вышла на шестом этаже, а я поехала на восьмой, где с того дня, как я возглавила отдел по расследованию сексуальных преступлений, располагался мой офис. Он находился в конце коридора, и здесь же сидели все должностные лица из судебного отдела, которые курировали тысячи дел, что полицейские пачками регистрировали каждый день и каждую ночь. Офис Баттальи был в противоположном конце коридора.
Я включила свет в приемной, где было рабочее место моей секретарши, и открыла дверь к себе. У меня в кабинете царил непривычный порядок, и это мне понравилось. Я знала, что скоро здесь все будет завалено бумагами, полицейскими отчетами, диаграммами, записками и газетными вырезками — без этого не обходится ни одно расследование. Мне нравилось начинать работу с зеленого ежедневника, лежащего где-то посреди этого бумажного моря, — так я была уверена, что ничего не упустила.
В первую очередь я позвонила на работу Дэвиду Митчеллу.
Он уже прочел утренние газеты и знал, что меня назначили вести дело в Медицинском центре.
— Я бы не просил тебя присматривать за собакой, если бы знал, что ты будешь так занята. Извини, что побеспокоил.
— Глупости. Я с удовольствием возьму ее к себе, Дэвид. Может, она даже вытащит меня на пробежку в выходные. Ты же знаешь, мне нравится Зака. Если не застанешь меня дома, когда будешь уезжать, просто открой дверь своим ключом и запусти собаку ко мне.
— Хорошо. Я выгуляю ее завтра утром, а затем отведу к тебе.
— А ты успеешь сделать мне одолжение перед отъездом?
— Разумеется. Что именно?
Я кратко рассказала ему, что происходит в больнице, и объяснила, что мы хотим внедрить туда Морин в качестве наблюдателя — но так, чтобы администрация и врачи об этом не догадались.
— Я легко обо всем договорюсь, если у них есть места. И если ты пообещаешь прикрыть меня, когда Американская медицинская ассоциация захочет отозвать мою лицензию...
— Не беспокойся. Шеф полиции должен одобрить это предложение, так что ты будешь действовать под его руководством. И я уверена, что места у них есть. Последние четыре дня двое из наших бездомных спали в пустых палатах. Кстати, на кормежку они тоже не жаловались.
— Ладно. Тогда вот что я предлагаю. Пусть Морин позвонит мне, чтобы я смог описать ей симптомы. А потом я позвоню неврологу, которому я...