— Ни в коем случае. Сейчас мы набросаем тебе список, а ты передашь его судье. Не хватало еще, чтобы присяжная подумала, что это ты выделил ее и теперь собираешься к ней придираться. Если она пройдет это интервью и останется, пусть думает, что это судье не понравился ее выбор одежды, а не тебе. Не надо, чтобы она срывала злость на твоем деле.
Кэтрин сказала, что пойдет и поможет Филу со списком вопросов, чтобы я могла заниматься своей работой.
Тут меня по интеркому вызвала Лора:
— Пока вы разбирались с Филом, звонила Мо. Я записала ее на прием. Она только поговорила с Мерсером, а уже вся трясется и рассыпается на части.
Я взяла блокнот, посмотрела на часы и сказала Лоре, что иду в комнату большого жюри на девятом этаже, чтобы начать официальное расследование дела Джеммы Доген. В округе Нью-Йорк ежедневно заседает восемь больших жюри, чтобы рассмотреть дела, по которым они должны вынести решение. Четыре собираются в десять утра. Ни одно дело не может быть передано в суд без решения большого жюри.
Мне еще придется побеспокоиться о том, как и когда мы сможем установить подозреваемого, чтобы вменить ему преступление. А сейчас мне предстояло другое испытание — предстать перед двадцатью тремя людьми, которые составляли большое жюри. Только они могут наделить прокурора правом выдавать повестки в суд и запрашивать улики в процессе уголовного расследования. И хотя в последние годы больше половины штатов отменили эту систему, в округе Нью-Йорк она все еще действует. Никакой окружной прокурор не имеет права требовать предоставления документов или явки свидетеля. Мне достаточно пары звонков, и полицейские отчеты и результаты вскрытия будут у меня на столе. Но медицинские записи, распечатки телефонных звонков, журнал охраны больницы — все эти бумажки, которые могут дать мне зацепку, я могу получить только с разрешения большого жюри.
Большинству граждан нет необходимости знать, зачем нужен этот законодательный орган и как он работает. Это жюри присяжных было названо «большим» в отличие от «малого», которое состоит из двенадцати человек, присутствующих на процессе. Большое жюри пришло к нам из британского права, оно было создано как узда для прокуроров, чьи расследования носили политический характер или были необоснованными. И существует оно совсем по другим правилам, нежели «малое». Его заседания всегда закрытые, на них не присутствует публика; ответчик вправе выступить, но редко этим правом пользуется; защита не может вызывать свидетелей, а тех, что вызывает обвинение, нельзя подвергнуть перекрестному допросу. Заслушав выступление обвинения, большое жюри должно утвердить проект обвинительного акта, если, конечно, было предоставлено достаточно улик для возбуждения дела.
Зал ожидания был полон помощников прокуроров и свидетелей. Помощники были бодры и энергичны, они деловито собирались провести своих подопечных через первую ступень на пути к судебному разбирательству. Этим очень любят заниматься молодые юристы, пришедшие работать, например, к Батталье, и они только радовались, если им удавалось жонглировать несколькими делами одновременно. Я наблюдала, как они набрасывают в блокнотах пункты обвинения сразу для трех дел, чтобы потом отдать судебному приставу, который передаст их соответствующему старшине присяжных. Они стояли плечом к плечу за длинной стойкой в приемной, они работали друг против друга и против времени — им нужно было получить проекты обвинительных актов по своим делам.
Свидетели являли собой более хмурое сборище. Это были люди, которых ограбили или ранили, украли кошелек или угнали машину, люди, которых обманули родственники или неизвестные мошенники, все они переживали из-за того, что оказались жертвами, и из-за знакомства с судебной системой.
Только двое из моих двенадцати коллег нахмурились, когда я подошла к приставу, который контролировал очередность рассмотрения дел в этом заседании. Мое присутствие в приемной и мое новое назначение на важное дело означали, что я пришла просить пустить меня вне очереди, перед «крупными хищениями» и «хранением наркотиков», команды которых собрались не меньше часа назад.
— Успокойся, Джин. Мне буквально на минуту. Я без свидетелей. Мне только открыть дело, чтобы мы могли выписывать повестки. Я вас не задержу.
— У Дэбби в кабинете сидит пятилетняя девочка. Подружка отца облила ее кипятком, потому что та плакала. Там серьезные травмы...
— Разумеется, пусть идет вперед. А я проскочу сразу за ней.
Когда пристав сообщил, что большое жюри собралось, я позвонила Дэбби и сказала, чтобы она вела ребенка давать показания. Лицо девочки было сильно обезображено, на левой, обожженной стороне головы не было волос, она крепко держалась за руку прокурора, пока они шли мимо юристов, полицейских и свидетелей. Дэбби и девочка остановились перед деревянными дверями, ведущими в зал большого жюри. Прокурор посмотрела ребенку в глаза, чтобы подбодрить, и спросила, готова ли та.
Девочка кивнула, и дверь перед ними распахнулась. Дэбби за руку повела своего свидетеля в центр зала. Замыкала шествие стенографистка. За десять лет я входила в этот зал сотни раз — с женщинами, мужчинами, подростками и детьми. И мне не раз приходилось видеть, как все двадцать три присяжных в ужасе ахали, в очередной раз увидев, какой вред может один человек причинить другому. Я признавала устоявшуюся важность этого органа и уважала его власть. Но при всем этом понимала, что окружной прокурор может им манипулировать, используя неотъемлемые перегибы процесса в свою пользу, поэтому я еще и исповедовала постулат последних лет о том, что большинство прокуроров могут добиться обвинительного акта хоть для бутерброда с колбасой, если им этого захочется.
Девочка пробыла там только шесть минут, за которые успела рассказать свою историю. Затем дал показания отец, а потом — два полицейских, которые прибыли на место и произвели арест. Чистое изложение — «обглоданные кости», как мы называем такие дела, — когда основные элементы преступления представляются на рассмотрение большого жюри помощником окружного прокурора. Нет необходимости расписывать это дело перед ними, тут нет ни судьи, ни адвоката, ни обвиняемого.
Дэбби и стенографистка тоже вышли в приемную, чтобы присяжные могли посовещаться и проголосовать. Звонок, извещавший, что решение принято, зазвонил буквально через несколько секунд. Все, кто видел девочку, не сомневались, что жюри утвердило проект обвинительного акта — обвиняемой вменялось покушение на убийство.
Пристав махнул мне рукой, пропуская в зал. Войдя, я положила блокнот и Уголовный кодекс на столик, стоявший там специально для этого.
— Доброе утро, дамы и господа. Меня зовут Александра Купер. Я помощник окружного прокурора, и я здесь, чтобы официально открыть расследование по делу об убийстве Джеммы Доген.
Пока это имя ничего им не говорило. Я смотрела на присяжных, которые сидели на амфитеатре напротив меня. Два полукруга кресел в несколько рядов, по десять человек с каждой стороны, и еще трое в центре на возвышении. Это старшина присяжных, его помощник и секретарь, ведущий протокол. Как обычно, они еще не успели убрать газеты и дожевывали рогалики и булочки, которые принесли в зал, невзирая на таблички: «Входить с едой запрещается!»
— Сегодня я не представлю вам никаких доказательств, но это только первый мой визит к вам по этому делу. И я хочу дать вам кодовое название для этого дела, чтобы вы сразу понимали, о чем речь, когда я снова предстану перед вами. Думаю, вы не забудете это название, потому что слишком часто будете его слышать повсюду. Это название «Медицинский центр Среднего Манхэттена».
Не то чтобы красивое кодовое название, зато предельно понятное. Присяжные выпрямились в креслах и стали слушать внимательнее. Некоторые что-то зашептали соседям, очевидно, рассказывали, что речь, наверное, об убийстве той женщины-врача, о котором они слышали в новостях или читали в газете. Пакеты с завтраками были задвинуты под стулья. Двое мужчин в переднем ряду подались вперед и внимательно разглядывали меня, как будто это может повлиять на то, что я снова приду к ним через месяц и назову имя убийцы.