Там уже были пять или шесть завсегдатаев, которые разминались на гладком деревянном полу. Пришел Уильям, и мы заняли свои места у станков, которые тянулись вдоль трех стен комнаты.
Зазвучала «Шестая симфония си-минор» Чайковского. Уильям обожал волнующую музыку. Стоя в центре комнаты, расправив плечи и держа голову по-королевски высоко, он сделал плие и релеве в первой позиции, мы последовали его примеру.
Как и всегда, растворившись в музыке, я почувствовала себя прекрасно. Я старалась сосредоточиться на счете, который Уильям выкрикивал для нас, перекрывая крешендо оркестра. Мать отдала меня в балет, когда мне было четыре года, и я ни разу не пожалела об этом.
Перед тем как открыть свою студию, Уильям несколько лет выступал с Американским театром балета. Строгая дисциплина и жесткие требования к физической форме на тот волшебный час, что я находилась под его влиянием, позволяли мне отвлечься от дел, над которыми я работала. Он прошелся вдоль ряда танцоров, чтобы посмотреть, правильно ли мы держим руки в нижней позиции.
— Подтяни живот, подбери зад, Джудит, — рявкнул он на худую молодую женщину, стоявшую за мной. — Расправь плечи, Алекс. Покажи-ка нам красивую линию своими красивыми длинными ножками, леди. — Я соединила пятки и развернула носки так сильно, как только позволяли мягкие кожаные тапочки.
По команде Уильяма мы становились во вторую, четвертую и пятую позиции, а затем по очереди повторяли одни и те же махи, держась правой рукой за станок. Поворачиваясь другим боком, я бросила взгляд в зеркало, стараясь понять, кто из этих разочарованных балерин и прекрасных принцев — профессиональные танцоры. В детстве я ходила на балет рано утром в субботу вместе со сверстницами, а затем оставалась на остальные уроки и смотрела, как занимаются старшие, зачастую пытаясь повторить те сложные па, что выполняли они. Я мечтала однажды выйти на сцену как Одетта или Одилия, как Жизель или Коппелия, мне и в голову не приходило, что выступать придется перед присяжными. Уильям велел нам встать в центре зала и отрабатывать пируэты и фуэте буквально до седьмого пота, волосы, выбившиеся из хвоста, прилипли к взмокшему лбу и шее. Мне так хотелось, чтобы занятие никогда не заканчивалось, чтобы не возвращаться из этой сказки в реальный мир. Но когда смолкли последние аккорды adagio lamentoso[19], Уильям поклонился классу, мы повторили его поклон и зааплодировали по студенческой традиции, введенной еще старыми мастерами.
Я ополоснулась под душем в раздевалке и переоделась в «форму выходного дня» — брюки и длинную рубашку. Следующей остановкой стала подземная парковка в Ист-Сайде, так как мне нужно было в салон Луи на 57-й улице. Я собиралась подстричься и добавить немного цвета своим светлым волосам, унаследованным от финских предков матери. Я прицепила к поясу пейджер и села к Эльзе, которая накрыла меня защитным фартуком.
— Спорю, что эта штука запищит именно тогда, когда ты начнешь мыть мне голову, — я постучала по черной коробочке, которая связывала меня с полицейским управлением.
— Да, ты не на шутку напугаешь своих детективов, если явишься в участок в таком виде.
Я слушала болтовню Эльзы о последних фильмах и бродвейских мюзиклах, которые она каким-то образом успевала посмотреть задолго до того, как я узнавала, что они идут. Как на конвейере она передала меня Луи, который отстриг около дюйма моих заново окрашенных прядей и при этом довольно профессионально допросил меня о личной жизни. Как и положено настоящему французу, он очень переживал, что у меня нет постоянного приятеля, и всегда старался дать мне совет, как подцепить парня. Как только он закончил стрижку, Нана сделала мне стильную укладку, поскольку я сказала, что вечером приглашена на ужин к друзьям.
Так прошло полдня. Я вернулась домой и поставила джип на парковку. Войдя в квартиру, я заметила, что на автоответчике мигает огонек. Перезванивала Нина, спрашивала, что нового в расследовании. Еще было сообщение от Морин, она скучала и звонила просто так. А Чэпмен звонил, чтобы сообщить последние новости, которых не было.
Я перезвонила в Медицинский центр и попросила соединить меня с палатой миссис Форестер.
— Пока только мелкая кража, — отчиталась она после того, как я рассказала ей, как провела утро. — Я ходила на веранду. Вот где вам, ребята, надо побывать. Там все шепчутся о том, что их врач думал о Джемме Доген — кто ее любил, кто нет. Я уже завела для вас дневник наблюдений.
— А что за кража? — уточнила я.
— Расслабься. Просто, пока я была на веранде, одна из сиделок пришла забрать мой поднос с едой. Она встала за занавеской, которая висит над кроватью, как полог, и доела остатки завтрака. Кусок тоста, самый безвкусный ванильный пудинг, какой только можно вообразить, и кусок индейки. Она и не знала, что все записывается на скрытую камеру. А затем открыла тумбочку и залезла в мою косметичку. Но, очевидно, цвет моей помады ей не понравился, уж очень подозрительно она ее разглядывала, прежде чем вернуть в сумочку. Интересно, сколько раз в день происходит подобное, а?
— Уже скучаешь, Мо?
— Мне грех жаловаться. Ни постель не надо заправлять, ни посуду мыть. А попозже меня придут навестить. Повеселись сегодня вечером, а потом позвони мне.
Я скинула Чэпмену сообщение на пейджер и пошла на кухню, где успела съесть йогурт, пока Майк перезвонил.
— Я все еще в больнице, — сказал он, едва я сняла трубку. — Мы повторно допрашиваем сотрудников колледжа, в этот раз больше спрашиваем о самой Доген. Думаю, тебе стоит лично поговорить с доктором Спектором. Он, наверное, знал ее лучше, чем кто-либо. Я видел его сегодня утром, он осматривал прооперированного пациента. Он сказал, что сможет встретиться с нами в понедельник в два часа дня. Ты сможешь прийти?
— Конечно.
— Еще одна новость — парень из 17-го участка нашел какие-то папки в мусорном баке на парковке. Уоллес считает, что это папки из офиса Доген. На них есть кровь. Но, с другой стороны, почти на всем больничном мусоре есть кровь.
— А что за папки?
— Пустые. Три или четыре. Кажется, в них было что-то про спорт. Не медицинское. На них наклейки вроде «Мет», «Брейв», «Каб». Я понимаю, что Доген любила бегать, но, похоже, она была также фанаткой бейсбола. Ее бывший муж приезжает в Лондон в понедельник, так что мы сможем узнать от него ее подноготную.
— Хорошо. Я буду в разъездах вторую половину дня. Завтра-то ты выходной, надеюсь?
— Ага. Встречаюсь сегодня с одной журналисткой из итальянского журнала, которая писала о нашем отделе в прошлом месяце. Я решил, что поведу ее в твой любимый ресторан — «Примолу». Между Джулиано и Адольфо. Может, она будет очарована и забудет о том, что я ирландец.
Я постаралась пожелать ему хорошего вечера таким тоном, чтобы он поверил в мою искренность.
Потом я собрала одежду, чтобы отнести в прачечную, и отдельно сложила три юбки, которые хотела отдать укоротить. Сдав одежду, я зашла в магазинчик поблизости, чтобы купить десятка два колготок. Продавщица уговорила меня приобрести еще и голубое кружевное белье — в знак приближающейся весны, — и я пошла к банкомату на углу, чтобы снять наличность.
К тому моменту как я добралась до маникюрного салона, уже перевалило за три часа дня. Я опоздала на маникюр, и мне пришлось выслушать неприятные высказывания от посетительниц салона, но ничего не оставалось, как стерпеть — я не могла появиться на ужине у Джоан с необрезанными кутикулами и тусклыми ногтями.
Я вернулась домой, покормила проголодавшуюся собаку и вывела ее еще раз. Я была слишком взволнована, чтобы вздремнуть, поэтому просто прилегла, прихватив в кровать «Санди таймс» с кроссвордом — особенно пришлось поломать голову над словом в нижнем левом углу. Я подставляла все буквы по очереди, пока не получила «Галле» — имя немецкого астронома, открывшего Нептун.