Не могли они и ничего не знать и не слышать о преследовании евреев и о существовании концентрационных лагерей. Ведь всё это осуществлялось при непосредственном участии их высокопоставленных супругов и нередко в непосредственной близости от их благоустроенного семейного очага. Жены не только должны были слышать о страшных злодеяниях, но иногда при желании могли даже заглядывать в адскую кухню, в которой, потеряв совесть, действовали отцы их семейств и их возлюбленные. Неужели эти женщины предпочитали не замечать происходившего, сознательно отворачиваясь ото всего, что могло нарушить их безмятежно счастливое существование в кругу семьи? А в центре семейного круга был муж, человек властной, влиятельной элиты, в лучшем случае потерявший совесть и рвущийся к материальному благополучию любой ценой, в худшем же — кровавый палач, лишенный человечности и морали.
Я задавала себе эти вопросы в Нюрнберге, видя жен подсудимых «живьем» или на многочисленных фотографиях, которые на протяжении всего процесса печатались на страницах немецких и зарубежных журналов. Я была далека от того, чтобы распространять свое недоумение и тем более осуждение на всех немецких представительниц слабого пола, связавших свою судьбу с нюрнбергскими подсудимыми. Ведь в таком случае мне пришлось бы распространить это осуждение и на моих соотечественниц, живших, как и я, в сталинскую эпоху. Конечно, нет! Всякая уравниловка несправедлива. Отношение к происходящему не могло быть трафаретным, даже если речь идет об участниках трагедии, которая кое-кому представляется огромным несчастьем, а кое-кому — фарсом или веселой прогулкой по жизненной тропе.
Я знаю свое место. Мои рассуждения могут оказаться наивными. Быть может, они и впрямь наивны, но тогда эти мысли волновали меня, и сейчас я не считаю нужным их скрывать, если уж решилась вспоминать прошлое.
Вернувшись в Москву и работая в Библиотеке имени Ленина, я не упускала возможности читать поступавшие в ее фонд книги о процессе. В то время таких книг в мире издавали много и я очень ими интересовалась, особенно мемуарами. Среди мемуаров мое внимание привлекли записки Генриетты фон Ширах, жены руководителя гитлеровской молодежной организации «Гитлерюгенд», имперского наместника Вены, подсудимого Бальдура фон Шираха. Книга вышла в 1956 году в Западной Германии под названием «Расплата за великолепие»[1]. Именно в ней я нашла, хоть и неполные, ответы на мои вопросы.
Среди подробных описаний митингов и манифестаций народных масс, обожествляющих и приветствующих Адольфа Гитлера, среди воспоминаний о днях рождения и ночных застольях в резиденции фюрера на вершине Оберзальцберга госпожа Ширах делится своими мыслями и чувствами по поводу происходивших на ее родине событий, дает характеристики окружающим ее людям: Герингу и его второй жене Эмми, Гиммлеру, Кейтелю, Кальтенбруннеру и, конечно же, Еве Браун и Адольфу Гитлеру. Последнему уделено наибольшее внимание, он вместе с Бальдуром фон Ширахом в центре повествования.
Несмотря на довольно хаотичное изложение переживаний и чувств, из текста можно понять, что Генриетта фон Ширах жила беззаботно и весело, сопровождая мужа в его поездках по стране вслед за Гитлером и помогая Бальдуру в работе по оболваниванию немецкой молодежи. Сомнения и страх возникали только у некоторых из героев повествования и только по мере того, как военные победы начинали сменяться поражениями. Эти сомнения заглушались пышными приемами и банкетами.
«Мы были плохо информированы, мы ничего не хотели слышать, вели себя безрассудно и считали то, что мы делаем, совершенно правильным, — пишет Генриетта в своих мемуарах. — Празднеств и подарков было чересчур много, начиная с перчаток, на одной из которых было вывязано «Ней», а на другой — «Hitler», и кончая картинами старых мастеров и драгоценностями, о происхождении которых жены не задумывались».
В 1943 году чета Герингов посетила семейство Ширахов в Вене, где Бальдур в то время был имперским наместником (Stadthalter). Герман и его супруга Эмми были в прекрасном настроении и веселились от души. Геринг играл на пианино и демонстрировал дамам купленную в Вене красивую папку из светло-голубой кожи. Гости ничего не хотели слышать о войне, и, когда беседа по инициативе хозяина дома всё же зашла о положении на фронтах, Эмми прижала свою белоснежную руку к губам Геринга и пролепетала: «Не будем больше говорить об этом. Всё будет хорошо». Веселье продолжалось. Продолжались в самый разгар неудач на фронте и ночные приемы в резиденции Гитлера. Быть приглашенным на них считалось большой честью.