Итак, все надежды сосредоточились на моем немецком фильме. Именно он должен был удовлетворять всем требованиям Вождя. С этой радужной и расслабляющей мыслью я постепенно погружаюсь в сон. Но какая-то внутренняя сила пробуждает меня. Открываю глаза, и что я вижу: на экране? Блистает всеми красками зимнее утро, голубеет небо, темнеют горы, и на этом фоне танцует женщина в одеяниях всех цветов радуги. Сна как не бывало. Нажимаю кнопку вызова киномеханика. Уж не запустил ли он часть из другого фильма, с упреком спрашиваю я его. Мне невдомек, что в министерстве кинематографии механик не имеет права на такую ошибку. Киномеханик безропотно прокручивает мне последнюю часть картины, и я убеждаюсь, что полтора часа работы — псу под хвост. Вот они — достижения новейшей в свое время кинематографической эстетики — фильм в фильме! В черно-белую ленту вставлен кадр из цветного фильма с Марикой Рёк в главной роли. Два шпиона — герои черно-белого детектива — встречаются в кинозале на демонстрации этой цветной кинокартины.
А если бы я не проснулась? Но я, как и механик, права на такую ошибку не имела. И всё начинается сначала…
Другой случай в процессе моей напряженной работы по обслуживанию Вождя выглядит скорее комичным. Иосифу Виссарионовичу почему-то захотелось посмотреть новый китайский художественный фильм. Фильм моментально был прислан в Москву вместе с китайским переводчиком. Получилось так, что порядок нашей обычной работы не был изменен. Министр был где-то в отлучке, а китайский переводчик должен был срочно ехать на свою основную работу и потому не мог сидеть и дожидаться министра. Посредниками между переводчиком и министром в этой замечательной модели «испорченного телефона» оказались опять мы, а конкретно я.
Мне не оставалось ничего другого, как, уставившись на экран, слушать перевод китайского коллеги и пытаться установить, кто из актеров главный герой фильма, а кто его единомышленники или враги. Несколько раз я спрашивала у переводчика, кто есть кто, но это мне не помогало. Я оказалась не в состоянии отличить действующих лиц друг от друга. Мелькающие на экране актеры мало того, что, как в сказке Андерсена, все, как один, были китайцами и назывались китайскими именами, но к тому же были одинаково одеты.
Уже через несколько часов настала моя очередь по памяти переводить, а вернее излагать содержание китайского фильма примчавшемуся в министерство Большакову. И тут мне пришлось по ходу дела придумывать какую-то новую историю, чтобы как-то свести концы с концами. Полагаю, что и бедняге министру ничего не оставалось, как на ночном показе у Сталина последовать моему примеру и предложить Вождю свой вариант.
Представьте себе, что всё прошло без сучка и задоринки, ну прямо как в официальных сообщениях о выполнении планов пятилеток. До нас дошли даже слухи, что фильм был удостоен высочайшего одобрения. Честь и хвала фантазии Большакова!
…Аутром верные соратники отправлялись в руководимые ими министерства, партийные штабы и ведомства, чтобы из своих кабинетов командовать осуществлением преступных замыслов тиранов и послушно исполнять их волю. Не упрекаю этих верноподданных за то, что они в открытую не решались высказать несогласие с обожаемым кумиром и всесильным повелителем. Но разве не существует множества хитростей и обходных путей, чтобы отказаться от соучастия в наиболее гнусных преступлениях, не рискуя жизнью и благополучием близких? Ну, допустим, какой-то уж слишком решительный шаг требует мужества и непомерно больших жертв, но нельзя отрицать и наличия бескровных возможностей отказаться от милостей палача. Это признавали и сами подсудимые в Нюрнберге. Даже наиболее запятнанный из них человеческой кровью Эрнст Кальтенбруннер в своем последнем слове признал, что должен был бы уйти в отставку, симулируя болезнь, однако он этого не сделал. Не сделали и другие, оставаясь верными сообщниками Гитлера практически до самого конца. Не сделали? Или не захотели сделать? Они покинули корабль по-крысиному, лишь тогда, когда он пошел ко дну…
Ялмар Шахт
Только Шахту удалось оставить корабль несколько раньше. Главный американский обвинитель Джексон спросил, почему доктор Шахт, будучи противником гитлеровской программы агрессии, не заявил Гитлеру сразу, что отказывается выполнять его приказы о финансировании программы вооружения.