Поэтому, отвечая в те времена моим собеседникам, я всегда чувствовала нависшую надо мной опасность «разоблачения» кем-нибудь из слушателей то ли моего «антисоветского» подхода к проблемам Нюрнбергского процесса, то ли моей недопустимой «антимарксистской» оценки поведения главных военных преступников. Стандартный перечень всех вероятных и самых невероятных ошибок и промахов можно продолжить. Какое именно разоблачение последует, — это зависело и от того, кто писал донос: философ или, скажем, уборщица.
Кого же мы победили?
Иногда возникало практически безвыходное положение. Человек вынужден был высказываться, но не знал, как «попасть в струю», то есть чего именно желали бы от него услышать Партия и Великий Вождь Советского Государства. Даже самые закаленные бойцы советского идеологического фронта нередко терпели фиаско. Как лучшее тому подтверждение мне запомнилась история, рассказанная в 60-е годы известным советским журналистом и писателем Борисом Полевым. Мы встретились с ним на берегу Женевского озера как участники одной из международных встреч, организованных Всемирным советом мира (он корреспондент, я синхронный переводчик). Полевой рассказал следующее.
Весной 1946 года Борис Полевой, тогда корреспондент «Правды» на Нюрнбергском процессе, вместе с группой советских журналистов и писателей, работавших, как и он, в Нюрнберге, вылетел на несколько дней в Москву для того, чтобы доложить нашему вождю о своих впечатлениях о процессе. Сталин принял приглашенных за накрытым столом, и началась «непринужденная беседа».
Особый интерес вождь проявлял к подсудимым. Поэтому каждый из журналистов давал им характеристику, стараясь продемонстрировать Отцу народов свою политическую зрелость и бдительность. Это старание выражалось в том, что выступавшие особо подчеркивали невежество и, более того, непроходимую глупость и тупоумие наших врагов. Сталин молча слушал, и его испещренное оспинами лицо, к ужасу рассказчиков, всё больше мрачнело. Так продолжалось до тех пор, пока стоявший за спиной Сталина его секретарь (кажется Поскребышев) не подал собеседникам Вождя знак замолчать.
Хозяин выдержал паузу и с хорошо знакомым всем грузинским акцентом обратился к собеседникам с риторическим вопросом: «Что же, вы считаете, что мы воевали с круглыми идиотами и победили дураков?» И, не дожидаясь ответа, сам ответил на свой вопрос: «Ошибаетесь! Наши враги были умными и знающими свое дело людьми. Вот их-то мы и победили!»
С этим немыслимо было спорить тогда и трудно не согласиться даже теперь. И всё же я наберусь смелости и попытаюсь возразить великому вождю, благо он мертв. Да и мне нынче нечего терять. За моей спиной не стоят страдальцы родственники. Вокруг меня не толпятся стукачи, которые, я всё же думаю, не перевелись на Руси, но скорее всего заняты другими объектами — зачем им пенсионерка?
Поэтому я без страха и сомнения пишу о том, что мне самой удалось увидеть, прочувствовать и передумать в Нюрнберге и на моей Родине в те теперь уже далекие годы. Прежде страх замыкал мои уста и останавливал перо. И я, может быть и с опозданием, но пишу, надеясь, что мои наблюдения и переживания представят некоторый интерес для современного читателя.
Геринг на перекрестном допросе
Итак Геринг покинул закрепленное за ним в зале суда первое место в первом ряду главных нацистских преступников и сидит теперь один в центре зала за невысокой свидетельской трибуной с двумя американскими охранниками за спиной. Здесь Геринг в течение 10 (!!!) дней будет отвечать на вопросы своего адвоката, а затем американского, английского, советского и французского обвинителей. Он приложит все силы, чтобы откреститься от совершенных им злодеяний, от участия в актах агрессии, геноцида и террора. Одновременно Геринг попытается отстоять «историческое место» нацизма, показать миру свою верность его идеям и дискредитировать Нюрнбергский процесс. И это отличало «второго человека» третьей империи от других подсудимых, которые, как правило, таких попыток не предпринимали.
Но поставить задачи еще не значит их выполнить. Этого подсудимый № 1 сделать не смог. И не только потому, что злодеяния нацизма и лично Геринга были слишком тяжкими, а представленные обвинителями доказательства — вескими и неоспоримыми. Спору нет: эти два решающих фактора лишали Геринга возможности одержать в ходе допросов победу. Но ничто не мешало ему в словесном поединке, да еще при поддержке опытного адвоката, продемонстрировать не только волю и выдержку, но и свои интеллект и знания, о которых столь веско сказал наш советский вождь в беседе с журналистами.