Я и по сей день хорошо помню мысли и чувства, нахлынувшие на меня 24 августа 1939 года, когда на первой странице «Правды» я увидела большую фотографию, на которой между письменным столом и стеной стояли Риббентроп, Сталин и Молотов, а на переднем плане в левом углу возвышалась массивная фигура члена немецкой делегации Фридриха Гаусса с подписанными экземплярами «Пакта о ненападении» в вытянутых вперед руках. Этим он как бы говорил своим соотечественникам и гражданам Советского Союза: «Смотрите, чего мы, немцы, добились!» На фотографии Риббентроп стоит, сложив руки на груди, явно довольный собой и результатами переговоров, все четверо улыбаются, хотя, несомненно, знают, какое черное дело они сотворили. Перефразируя известные слова Герцена, посвященные картине «Свидание Блюхера и Веллингтона после Ватерлоо», можно сказать: «Еще бы им не улыбаться. Только что они своротили телегу европейской истории в такую кровавую грязь, в которой она увязнет по ступицу и долго еще не сможет выйти на прямую дорогу».
Меня же, когда я увидела это на страницах наипартий-нейшей из наших партийных газет, охватил ужас. Мое антифашистское воспитание и чувство любви — не к Сталину, конечно, а к моей Родине — не позволяли мне примириться с мыслью о союзе советского народа с агрессивной и бесчеловечной гитлеровской кликой.
Передовая статья «Правды» и текст пакта, напечатанный здесь же, на первой странице газеты, рядом с фотографией, не оставляли никаких сомнений в том, что отношения двух стран в одночасье переменились. Непримиримая борьба коммунизма с фашизмом сменилась тесным сотрудничеством социализма с национал-социализмом, и Германия внезапно «перестала быть агрессором».
Мне, как и всем ученикам немецкой школы имени Карла Либкнехта, слишком хорошо было знакомо лицо германского фашизма. Само заключение пакта с гитлеровской Германией воспринималось нами весьма болезненно. Не только потому, что нацисты не скрывали своей неприязни к другим народам и не на словах, а на деле приступили к реализации захватнических планов, но и потому, что — мы это знали — они предали свой собственный народ, открыв ему путь в разверстые братские могилы. Что касается укрепления советско-германских отношений, то мы знали, что «продолжение следует». И оно не заставило себя долго ждать.
Первого сентября 1939 года залпами броненосца «Шлезвиг-Гольштейн» и вторжением вермахта в Польшу нацистская Германия развязала вторую мировую войну. Третьего сентября Англия и Франция объявили войну Германии, а утром 17 сентября Красная армия пересекла советскую границу и начала свое продвижение по территории Польши. Но не для того, чтобы оказать военную помощь терпящему бедствие соседу и вступить в военное противоборство с нацизмом, а для того, чтобы вместе с Гитлером растерзать Польшу и объявить ее несуществующим государством.
Найдутся, безусловно, найдутся люди, которые не согласны со мной. Еще не перевелись и прямые почитатели Сталина. Они в своих душах и в литературе найдут доводы, подтверждающие правильность решения нашего вождя о военном взаимодействии с Германией «в сложившихся условиях». Не будем вступать в споры, но будем придерживаться «Правды, только Правды и ничего кроме Правды», как бы ни было трудно на этом пути.
В 1939 году мне было 16 лет и я не могла похвастаться большим жизненным опытом, а тем более знаниями в таких далеких от меня областях, как внешняя политика и военная стратегия. О секретных протоколах, об обмене информацией между диктаторами через германского посла в Москве Шуленбурга, о согласовании совместных заявлений и коммюнике, о ходе переговоров Молотова с Гитлером в ноябре 1940 года и о многом другом советские граждане или вообще не получали информации или она была весьма скудной.
Но всё же многие мои соотечественники давали в то время резко отрицательную оценку происходящему. Мы слишком хорошо знали повадки нашего «хозяина» и не сомневались, что «великий учитель, полководец и вождь» может точно так же, как и Гитлер, единолично принимать любые противоправные решения.
Взаимная любовь диктаторов
Вожди двух режимов один другого стоили. Ныне взаимная симпатия, чуть ли не восхищение диктаторов друг другом стало общеизвестным фактом.
Советник германского посольства Г. Хильгер пишет, что «это восхищение было, по-видимому, взаимным с той только разницей, что Гитлер не преставал восхищаться Сталиным до последнего момента, в то время как отношение Сталина к Гитлеру после нападения Германии на Советский Союз перешло сначала в жгучую ненависть, а затем в презрение»[4].