Слушая обвинителей, защитников, свидетелей и, конечно, Риббентропа, я всё время возвращалась в предвоенные годы и невольно вспоминала то чувство неотвратимой беды, которое не покидало меня после визитов в Москву нацистского министра иностранных дел.
И в конце концов беда пришла в самом страшном, самом жестоком обличье. Она обрушилась на нас и на простых немцев в виде самой беспощадной, самой кровавой войны, которую развязали нацистские военные преступники. Предчувствие того, что эта противоестественная «дружба» не доведет нас до добра, мучило советских людей все эти долгие двадцать два месяца между заключением «договора о дружбе» и нападением фашистской Германии на СССР. Не хотели этой кровавой развязки и немногие порядочные люди, которые еще оставались в немецком руководстве. Но время было неумолимо, и уже звучал в наших ушах полет валькирии…
Полет валькирии
Летом 1941 года перед самой войной мои друзья, москвичи, любители классической музыки, порадовали меня редким в ту пору подарком — билетом на концерт в сравнительно недавно открывшийся концертный зал им. Чайковского. Достать билеты в этот новый зал Московской филармонии было тогда непросто. Зал построили в 1940 году, и еще далеко не все московские любители музыки смогли хотя бы по разу побывать в нем. Мне повезло. Зал, его архитектура и акустика мне понравились.
Не могу теперь вспомнить, какой играл оркестр и кто именно дирижировал. Но хорошо помню, что исполнялись симфонические произведения немецких композиторов XIX века, среди которых первое место занимали произведения любимого композитора фюрера — Рихарда Вагнера. Не в укор этому великому композитору скажем, что в 1940 году и до самого начала Отечественной войны, его произведения нередко включались в программы концертов, очевидно в знак нашей «нерушимой дружбы» с Гитлером. Поэтому содержание очередного концерта, на который попала я, никого не могло удивить.
Зато изумляла программа, которая продавалась у входа в зал и была отпечатана на превосходной толстой глянцевой бумаге на двух языках — немецком и русском. Ее полиграфическое оформление отличалось особой тщательностью и строгостью и тем самым подчеркивало значительность предстоящего концерта.
Перед самым началом концерта в зал в сопровождении сотрудников посольства вошел посол Германии в СССР граф фон Шуленбург. Невозможно было тогда не обратить на него внимание, а теперь не вспомнить этого высокого благородного пожилого человека, погруженного в какую-то глубочайшую скорбь, которая безошибочно читалась на его лице. Сидевшая рядом со мной дама шепотом спросила у меня: «Что с ним?». Но тогда никто из нас, простых смертных, не знал ответа на этот вопрос.
Ответ последовал через несколько дней — 22 июня 1941 года. И в памяти многих из тех, кто видел посла на симфоническом концерте в июне 1941 года, граф фон Шуленбург остался предвестником надвигающейся беды.
Дальнейшая судьба графа трагична. Он был казнен в связи с неудавшимся покушением на Гитлера 20 июля 1944 года. Надпись на мемориальной доске в честь Шуленбурга на здании посольства Германии в Москве гласит: «Ег lies sein Leben fur die Ehre seines volkes» (Он отдал жизнь за честь своего народа).
Конец преступной дружбы
Воистину «блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на путь грешных не ста…», и дружба двух диктаторов не спасла нас от войны. Она только добавила позора в летопись преступлений сталинского режима и привела к неоправданной гибели сотен тысяч людей, не говоря уже о нанесенном нашему народу моральном ущербе.
Рискуя навлечь на себя гнев моих соотечественников, я должна, если не хочу отступать от правды, преодолеть душевную робость и признаться, что освободиться от гнетущего чувства беды и стыда за свою Родину я смогла только тогда, когда Великая Отечественная война внезапно прекратила нашу преступную дружбу с гитлеровской Германией. Вспомните только текст телеграммы, которую Сталин и Молотов поспешили отправить Гитлеру 30 января 1940 года. В ней говорилось: «Наша дружба, скрепленная кровью, еще даст свои плоды». Дружба эта в общей сложности длилась всего год, десять месяцев и четырнадцать дней и, действительно, успела принести плоды поистине чудовищные. Уже свершились аресты польских офицеров, которых ждала Катынь, и уже не за горами была оккупация прибалтийских государств и репрессии против их граждан.