Еще о Риббентропе
Но вернемся в Нюрнберг 1946 года, и послушаем показания Риббентропа по его собственному делу. Об этих показаниях ничего особенного не скажешь кроме того, что Риббентроп невольно подтверждал правильность характеристики, которую ему дал в свое время острый на язык главный нацистский специалист по вопросам пропаганды Йозеф Геббельс: «Если руководителей рассматривать в лупу, то у каждого из них можно обнаружить хотя бы одно достоинство и прийти к выводу, что он умен, или что он человек с характером, или что он специалист в своей области, или что он просто хороший парень. Но есть одно исключение — это Риббентроп. У него еще никому не удалось обнаружить хотя бы одно положительное качество»[6].
Именно такая марионетка, беспрекословно выполнявшая команды вождя, устраивала Гитлера на посту министра иностранных дел.
Гибель советского обвинителя
Однако оставим Риббентропа, тем более что советскую делегацию на Нюрнбергском процессе после проклятых секретных протоколов ждали еще более страшные потрясения. Они навсегда остались в памяти, их нельзя забыть.
Утром 23 мая в доме, где жили советские обвинители, раздался выстрел. Погиб помощник главного обвинителя от СССР государственный советник юстиции 3-го класса генерал Николай Дмитриевич Зоря.
Официальное сообщение по поводу этой смерти гласило, что генерал Зоря трагически погиб при чистке личного оружия. В эту версию, конечно, никто поверить не мог. Кому придет в голову чистить оружие перед уходом на работу? К тому же переводчица обвинителей, симпатичная дама в летах, полиглот из Питера, жившая в том же доме, что и Зоря, в тот же день сообщила нам, нескольким своим коллегам, что Николай Дмитриевич застрелился и что доказательством тому служит записка, которую он оставил в своей комнате на столе и которую она сама видела, но не читала. Записку сразу же кто-то забрал. Но она была, а, как известно, мертвые записок не пишут.
Высказав всё громким взволнованным голосом, наша коллега вдруг как-то сразу осеклась. И почти шепотом попросила нас никому ничего не говорить о случившемся. Говорить никто и не собирался, зная, что в окружении прытких стукачей это крайне опасно. Но думать советская власть запретить не могла, и каждый из нас молча думал о причинах гибели генерала.
Что касается меня, то я с самого начала и по сей день уверена, что это, если не убийство, то в лучшем случае вынужденный уход из жизни советского человека. В те годы такое было обычным явлением, и примеров можно было бы привести не сотни, а тысячи.
Зоря слишком хорошо знал советскую карательную систему, в которой много лет проработал, и поэтому отдавал себе отчет в том, что любой промах, да еще на международной арене, неминуемо влечет за собой тяжкое наказание. А здесь речь шла не о проступке, не об ошибке, пусть даже значительной, а о самом страшном в Советском Союзе преступлении — запятнании священного имени великого вождя. Трудно себе представить гнев, который наверняка охватил Иосифа Виссарионовича, когда он из подробных донесений узнал о том, что произошло на Нюрнбергском процессе 1 апреля и 21 мая, когда какой-то фашистский адвокатишка, пользуясь «фальшивками», посмел перед всем миром «оклеветать» самого последовательного и самого мудрого миротворца планеты. Такого отец народов, а вместе с ним его прихвостни простить не могли.
Интересно: можно ли было не допустить упоминания секретных протоколов и тем более обнародования их содержания на заседаниях Международного трибунала? Но в Москве этот вопрос никого не интересовал. Надо было не допустить, а если не смогли, то расплачивайтесь! Возник совсем другой вопрос: кто виноват? И был возможен лишь один ответ: виноваты обвинители. Они не смогли заткнуть рот защитникам, свидетелям и подсудимому Риббентропу.
Конечно, покарать всех обвинителей скопом вместе с их ближайшими родственниками, как это было принято в Советском Союзе, оказалось невозможным, ибо речь шла о международном процессе, который должен был войти в Историю как достойное завершение второй мировой войны. Таков был замысел победителей, и нарушать его было нельзя, поскольку среди победителей был и сам великий наш полководец. Необходимо было срочно найти одного во всем виноватого и убрать его аккуратно, без шума, не привлекая внимания мировой общественности, не прерывая заседаний Трибунала, но ясно намекая нашим юристам, что в таких делах оступаться не полагается.
Очевидно, что подручные Берии в Нюрнберге успешно справились с этой ответственной задачей. Жертва для дракона из среды обвинителей была выбрана. Ею стал помощник главного обвинителя генерал Зоря.
6
Цит. по кн.: Schwerin von Krosigk. Es geschah in Deutschland. Tubingen und Stuttgart, 1951. S. 235.