В последней должности Розенберг усердно помогал формировать политику германизации, использования насильственного труда, истребления евреев и противников нацистского режима. Он принимал активное участие в разграблении восточных территорий.
В зале суда Розенберг, казалось, продолжал обдумывать идеологические основы национал-социализма, не обращая никакого внимания на сидевших с ним вместе функционеров нацистской партии. Иногда он рисовал карандашные портреты. Через много лет я прочла в мемуарах Папена, что это были портреты вызванных в суд свидетелей. Возможно Розенберг инстинктивно классифицировал их по расовым признакам.
Когда же пришла его очередь говорить, он, защищая себя, использовал весьма распространенную и потому хорошо знакомую и нам мысль о том, что идеи национал-социализма сами по себе прекрасны, но их претворение в жизнь всячески извращалось нерадивыми исполнителями. Остается загадкой, где же отцу-основателю нацистской идеологии удалось отыскать в этой идеологии какую-нибудь прекрасную идею!
Больше у меня не осталось в памяти об Альфреде Розенберге ничего, если не считать маленького переводческого эпизода. Дело в том, что на процессе, как я уже говорила, синхронным переводчикам разрешалось переводить только на родной язык. Поэтому Розенберг слушал в наушниках перевод с русского на немецкий, осуществлявшийся его соотечественниками. Всё шло своим чередом. И вдруг подсудимый сорвал с головы наушники и, повернувшись в сторону нашего переводческого «аквариума» громко и сердито, так, чтобы мы слышали, сказал, обращаясь к немецкой переводчице на хорошем русском языке: «Не картины с изображением Бога — Gottesbilder, а иконы — Ikonen, матушка!» И, хотя из биографии Розенберга нам было известно, что он родом из Прибалтики и даже успел после революции поступить в советское высшее учебное заведение, но всё же внезапность замечания, да еще на безупречном русском языке произвела на переводчиков шоковое действие.
Я уже не говорю о виновнице происшествия, симпатичной молодой немецкой переводчице, которая, очевидно, просто перестаралась и, стремясь онемечить текст, использовала в синхронном переводе с детства знакомое ей слово «Gottesbild». Напомню, что картины на библейские сюжеты — обязательный атрибут интерьера немецкой семейной спальни, но они не являются священными предметами или Божьими образами, подобно русским иконам. Всё тут же уладил всегда спокойный и доброжелательный «Мистер Пиквик», то бишь председатель суда Лоренс. Он прервал заседание, и немецкая переводчица была заменена советским переводчиком, который легко справился с иконами и всем тем, что за ними надопросе главного немецкого идеолога последовало.
Мысли о том, откуда берутся преступники
Как мне хотелось бы вот здесь поставить точку в моем рассказе о подсудимых. Признаюсь, что писать о них мне становится всё трудней. Я мысленно, уходя в прошлое, как бы иду по грязной дороге, которой нет конца… Нет конца, потому что нет ответа на всё тот же мой излюбленный вопрос: как это могло случиться? Как эти читающие, пишущие и говорящие порой на нескольких языках люди, имевшие жен и детей, могли безоглядно и даже с каким-то упоением в течение долгих лет творить самые тяжкие преступления, оставаясь верными своему повелителю до самого или почти до самого его бесславного ухода из жизни?
Что заставляло их поступать так, а не иначе? И разве не могли бы они хотя бы в мыслях противиться содеянному, испытывать знакомые каждому человеку угрызения совести и там, где это было возможно без риска для жизни и каких-либо других нежелательных последствий, стремиться помочь ни в чем не повинным жертвам режима, пытаться предотвращать преступления или уклоняться от участия в них? Полное отсутствие какого-либо раскаяния, чудовищное бесчувствие к страданиям своих жертв, невероятная способность пренебрегать элементарными требованиями чести и совести у проходивших перед лицом высокого Суда марионеток дьявола и в те дни и до сей поры оставляют в моей душе чувство тягостного недоумения. И я вновь и вновь задаю свой вопрос: «Как? Как они это могли?»