Все присутствующие в зале обратили к нам свои взоры и следили за происходящим.
Не знаю, чем бы это кончилось, если бы не председатель суда Лоренс, добрым взглядом мистера Пиквика смотревший на нас поверх своих съехавших на кончик носа очков. Не долго думая, он спокойно сказал: «Что-то там случилось с русскими переводчиками. Я закрываю заседание».
Всё обошлось как будто бы без последствий, если не считать синяка на моей руке. Однако вскоре мне по секрету сообщили, что кто-то из недремлющих проинформировал представителей компетентных органов, что я проявила сочувствие к подсудимому Заукелю и даже оплакивала его судьбу. Сведения были верными, однако никаких оргвыводов из этого доноса не последовало. А я старательно демонстрировала свои синяки — истинную причину моих горьких слез.
Чтобы совсем покончить с этим случаем и отдать долг справедливости ушедшему от нас автору доноса, скажу, что за несколько дней до своей смерти, последовавшей через много лет в Москве от тяжелого заболевания, этот человек позвонил мне. Умирающий попросил у меня прощения за свою «ошибку». Бог его простит, раз у него хватило решимости покаяться.
Два адмирала
Во втором ряду на скамье подсудимых первыми сидели два гроссадмирала: Карл Дениц и Эрих Редер. Как и другие приближенные Гитлера, каждый из них сделал блестящую карьеру, дослужившись до высших чинов и должностей в военно-морском флоте.
Подсудимый Дениц, пожалуй, добился наибольших успехов. За десятилетие с небольшим прошел он путь от главнокомандующего подводным флотом до главнокомандующего военно-морскими силами Германии и, наконец, до поста преемника Гитлера как главы германского правительства.
На этом пути, по его собственным словам, у него не возникало сомнений в гениальности Гитлера, которого Дениц считал спасителем Германии после ее поражения в первой мировой войне. За это гроссадмирал был благодарен фюреру и даже демонстративно преклонялся перед ним, выказывая ему абсолютную преданность, что нашло выражение в стремлении Деница всячески приобщить военных моряков к национал-социализму и довести до совершенства подводный флот Германии. Именно подводным лодкам Дениц и его предшественник на посту главнокомандующего военно-морскими силами Германии Редер отдавали предпочтение, считая, что эта ударная сила в состоянии сыграть решающую роль в достижении победы любой ценой. Дениц лично отдавал приказания не предпринимать никаких попыток спасать пассажиров и членов команд потопленных кораблей, даже когда речь шла о торговых или госпитальных судах или пароходах, на которых эвакуировались женщины и дети.
Когда Деница допрашивал заместитель главного обвинителя от СССР Ю. В. Покровский, на меня нахлынули грустные и даже трагические, тогда еще довольно свежие воспоминания. Отвечая на вопросы, подсудимый признал, что именно он в своем обращении к германскому народу и в приказе немецким войскам от 30 апреля 1945 года потребовал продолжения военных действий, назвал трусами и предателями всех немцев, готовых прекратить сопротивление и сложить оружие.
Я почувствовала глубокую неприязнь к этому внешне блестящему военно-морскому офицеру высшего ранга, так бесчеловечно воспользовавшемуся своим весьма краткосрочным правом распоряжаться судьбами соотечественников. Совершенно чуждое моему лексикону слово «гадина» вдруг пришло мне в голову вместе со страшной картиной гибели моих товарищей в последнем, уже «послевоенном» сражении Советской армии с остатками вермахта под командованием фельдмаршала Шёрнера.
Мы на 4-м Украинском фронте праздновали Победу, весть о которой в буквальном смысле слова спустилась к нам с небес. Советские летчики сбросили нам вряд ли предназначенные для нас листовки на немецком языке, из которых мы узнали, что Германия капитулировала и что военные действия прекращены на всех фронтах. Бойцы 38-й армии ловили эти маленькие листочки, а я громким голосом переводила их, чтобы все вокруг слышали. Я раздавала эти листовки откуда-то пришедшим чешским женщинам и мы вместе смеялись и плакали в одно и то же время.
Радости, казалось, не будет конца. И вдруг где-то рядом ухнули тяжелые орудия. Наш «старик», солдат 45-ти лет от роду, попытался нас успокоить, уверяя, что это расстреливают неиспользованные снаряды, чтобы не везти их домой. Если бы!
Вокруг всё гремело. Казалось, само небо вот-вот расколется и земля разверзнется под ногами. Начался настоящий тяжелый бой. Тяжесть его усугублялась тем, что каждый из его участников от генерала до рядового осознавал, что вот это и есть тот самый действительно последний бой.