Розе-Мари была совершенно права, когда писала мне в одном из писем, что о процессе века существует много литературы, начиная с документальных источников и кончая киносценариями. Как библиотекарь я могу без труда это подтвердить, хотя бы библиографическими указателями. Мемуары участников процесса занимают в этих указателях большое место. Подсудимые и их жены, сотрудники Трибунала (в большинстве своем юристы высокого ранга), корреспонденты, адвокаты и врачи — все они весьма прилежно возделывали это урожайное поле.
Я думаю, что теперь наконец-то настало время дать слово переводчикам. Эти свидетели были, как правило, моложе, чем, к сожалению, ныне унесенные ветром времени выдающиеся личности, участвовавшие в историческом процессе. Справедливости ради надо сказать, что сейчас и переводчики пребывают в старческом возрасте. И вот один из них — пожилая русская женщина, москвичка, библиотекарь, синхронный переводчик в зале заседаний Нюрнбергского процесса, а ныне пенсионерка — через 50 лет решается рассказать о впечатлениях, чувствах, открытиях и потрясениях молодой девушки, какой она в 1946 году вошла в нюрнбергский Дворец юстиции.
Я не хочу повторять того, что уже написано и опубликовано, и не сделаю этого. Опасность повторений грозит скорее специалистам, занимающимся научной проблематикой и описанием юридических основ процесса. Я же предприму попытку рассказать о человеческих переживаниях и донести до русского и немецкого читателя XXI века чувства и мысли простого свидетеля событий, которые в то далекое время лишили этого свидетеля душевного покоя и радости жизни и которые не угасли и по сей день, — мысли и чувства, которые, может быть, позволят нашим двум народам не допустить повторения пройденного и сделать хотя бы маленький шаг на пути к настоящей, человеческой, никем не навязанной дружбе.
Я должна ныне вновь направиться во Дворец юстиции, чтобы не только вспомнить, но и ощутить то время таким, каким оно было для меня в 1946 году.
В тюрьме
Утром следующего после нашего приезда в Нюрнберг дня мы отправились на стареньком советском автобусе к месту предстоящей работы, в мрачное, тяжеловесное здание Дворца юстиции на Фюртерштрассе. Оно вместе со связанной с ним подземным ходом тюрьмой чудом уцелело в превращенном в руины средневековом Нюрнберге. Потребовался лишь ремонт, чтобы в 1946 году в этом здании свершилось правосудие.
В мой первый нюрнбергский день я так волновалась, что передвигалась, как во сне, и, пройдя через чугунные ворота в каменной ограде, отделявшей Дворец от широкой и прямой улицы Фюртерштрассе, ничего вокруг не замечала. Я покорно следовала за приехавшими ранее переводчиками, которые уже успели освоиться в нескончаемых лабиринтах Дворца юстиции. Волнение, которое, очевидно, было связано с осознанием значимости события, происходившего в моей тогда еще короткой двадцатидвухлетней жизни, лишило меня способности запомнить путь, проделанный нами от автобуса до рабочих комнат Советской делегации, что и привело, можно сказать, к трагическому завершению моего первого дня в нюрнбергском Дворце юстиции.
Дело в том, что после окончания заседаний суда синхронные переводчики обычно на том же автобусе возвращались в отведенные им на окраине города виллы, если, конечно, не возникала необходимость помочь письменным переводчикам выполнить срочный перевод. Что же касается нас, новичков, то наш первый рабочий день был заполнен представлением начальству, ознакомлением с условиями и порядком работы, получением пропусков и другими формальностями.
Погруженная в мысли, нахлынувшие на меня после первого посещения Дворца юстиции, я продолжала сидеть за рабочим столом, не замечая, что мои коллеги уже покинули комнату и пошли к автобусу, который ждал нас за оградой Дворца.
В результате мне пришлось самостоятельно искать дорогу к выходу. Эта, на первый взгляд, простая задача оказалась мне не по плечу. Выйдя из рабочей комнаты, я не обнаружила никаких указателей и пошла наугад по бесконечным коридорам, переходам и лестницам. Все мои попытки найти выход из лабиринта оказались безуспешными, а кругом не было ни души. Чувствуя, что заблудилась, я ускорила шаг. Мысль о том, что автобус уедет без меня и что я в чужом городе без денег и без точного адреса вряд ли доберусь к ночи до моего нового пристанища, а, может статься, и вообще не доберусь, повергла меня в уныние.
И вот я, еще так недавно фронтовой разведчик, потеряла ориентировку и уже не шла, а бежала по какому-то длинному переходу, в котором не было ни окон, ни дверей, но ощущалась какая-то особенная прохлада, что позволяло мне надеяться на приближение к выходу, а значит, и к автобусу.