В один из этих памятных всем дней всё тот же князь Васильчиков попросил «милостивую государыню», то бишь меня, заранее сообщить ему, когда русские пригласят в качестве свидетеля Адольфа Гитлера.
А в коридоре Дворца юстиции, когда я спешила к автобусу, мне встретился высокий симпатичный молодой человек.
Он быстрым шагом шел мне навстречу и, поравнявшись со мной спросил по-немецки: «Вы не знаете, где мой отец?» и, поймав мой недоуменный взгляд, добавил: «Я сын Фридриха Паулюса Эрнст-Александр».
Мгновенно вспомнив свое первое свидание с отцом, я была готова сделать всё, чтобы помочь Паулюсу-младшему: слишком хорошо мне было знакомо душевное волнение и чувство радости, которые овладевают тобой, когда узнаешь о воскрешении из мертвых близкого человека, ушедшего в неизвестность и через несколько лет возвратившегося в этот мир живым.
Но что я могла ответить сыну? Куда препроводили его отца после допроса в суде, мне было неведомо. Поэтому я только объяснила ему, как пройти в комнату для свидетелей, и, чтобы как-то подбодрить и успокоить Эрнста-Александра сказала, что всё будет хорошо. К счастью, мое предсказание сбылось. Первое свидание Фридриха Паулюса с семьей состоялось в тот же день в Нюрнберге. После этого он вернулся в Москву, но не за колючую проволоку, как предполагал в своей книге Видер, а в подмосковный санаторий, откуда затем он был переправлен в Дрезден, где и умер в 1957 году.
Свидетель защиты
Свидетель защиты Рудольф Гёсс был вызван в суд по просьбе адвоката подсудимого Кальтенбруннера Курта Кауфмана для того, чтобы подтвердить, что инициатором уничтожения миллионов людей в концентрационных лагерях был Гитлер, организатором — Гиммлер, а все прочие, и в том числе подзащитный адвоката Кальтенбруннер и комендант лагеря Освенцим Гёсс, являлись всего лишь исполнителями заданий и распоряжений Гиммлера, причем всё было так засекречено, что никто о происходящем в Освенциме не знал.
В русскоязычной литературе комендант Рудольф Гёсс (Rudolf Heß, т. е. скорее Гёсс, как я и пишу) нередко упоминается как «полный тёзка» и, уж конечно, однофамилец подсудимого Рудольфа Гесса (Rudolf Heß). Но это только один пример из серии неизбежных при передаче средствами другого языка отклонений, которые в частности привели русских читателей и радиослушателей к убеждению, что почти все монстры из нацистской верхушки «начинаются на Г»: Hitler; Himmler, Heß. Все эти фамилии в передаче по-русски вслух начинаются даже не на мягкое украинско-русское «г» с придыханием, а прямо-таки на твердое взрывное «г». Наши карикатуристы иногда изображали ряд этих «Г» в виде ряда виселиц, что вполне резонно ассоциировалось с ужасным послужным списком этих изуверов.
Но, какова бы ни была транскрипция фамилии пресловутого коменданта, его деяния и изуверская его психология с трудом поддавались любому человеческому восприятию.
Адвокат явно ошибся, вызвав Гёсса в качестве свидетеля! Не на того напал. Комендант Гёсс никого выгораживать не собирался, да и вряд ли мог предъявить какие-то доказательства того, что за пределами Освенцима все ужасы концлагеря были неизвестны.
В своих показаниях матерый уголовник Гёсс, еще в 1924 году осужденный на 10 лет за убийство, а с 1940 по декабрь 1943 года занимавший пост коменданта лагеря Освенцим, с предельной ясностью обрисовал преступную практику безжалостного уничтожения ни в чем не повинных людей и роль нацистских заправил в этом преступлении. Среди этих заправил были и те, кто сидел здесь, в Нюрнберге, на скамье подсудимых. И именно они назвали день допроса этого свидетеля «самым черным днем процесса».
С того дня прошло больше 50 лет, но я хорошо помню страшные показания Гёсса и мучительное желание плакать и кричать от охвативших меня скорби о жертвах и гнева по отношению к палачам.
А комендант лагеря Освенцим был абсолютно спокоен, как будто речь шла не об удушении и сожжении двух с половиной миллионов людей, а о некоем, если уж не вполне гуманном, то, по крайней мере, совершенно обыденном мероприятии. Он даже сообщил суду, что ездил в лагерь Треблинка, чтобы ознакомиться с тем, как там производится истребление людей и по возможности перенять и усовершенствовать тамошний опыт уничтожения жертв.
Усовершенствование заключалось в замене газа «моноксид» на более эффективный «циклон Б» и в строительстве газовой камеры повышенной «производительности», вмещавшей разом не 200, как в Треблинке, а 2000 человек!
Поведал Гёсс суду и о своем выдающемся милосердии, которое он проявлял по отношению к обреченным на смерть русским военнопленным, немецким евреям и евреям из Голландии, Франции, Бельгии, Польши, Венгрии, Чехословакии, Греции и других стран: ведь у Гесса, направляясь в камеру, они думали, что их подвергнут санитарной обработке, тогда как в Треблинке жертвы заранее знали, что их ведут убивать.