Но есть, есть божий суд!
Примером такого высшего Суда может служить кончина бесчеловечного хозяина Колымы генерала Никишова, которого недобрым словом поминают в мемуарах и рассказах его бывшие рабы — заключенные колымских лагерей. Об этом жестоком властолюбце не скажешь лучше, чем это сделал Варлам Шаламов в рассказе «Иван Федорович». Я отважусь лишь дополнить написанный мастером живой портрет изверга некоторыми подробностями кончины генерала. Рассказали мне об этом мои знакомые, бывшие колымские узницы, ныне реабилитированные жены «врагов народа». Пусть знают жертвы, а скорее всего их потомки, как судьба отомстила хотя бы одному палачу.
Случилось это в столице нашей Родины в конце 60-х годов. Три колымские «зечки»: балерина, пианистка и врач, возвратившиеся в Москву после реабилитации, однажды жарким летним днем встретились на старом Арбате и зашли в большой угловой гастроном на Смоленской, тот самый, что когда-то был торгсином, увековеченным Михаилом Булгаковым в «Мастере и Маргарите». Здесь завершали свои последние московские похождения Коровьев и Бегемот. Здесь, на стыке гастрономического и кондитерского отделов, где было очень просторно и гражданки в платочках и беретиках не напирали на прилавки. Бегемот с примусом под мышкой жрал мандарины со шкуркой на глазах у обалдевшей продавщицы, а Коровьев с жаром комментировал его действия, призывая публику пожалеть истомленного голодом и жаждой горемыку, которому неоткуда взять валюту.
В 60-х годах всё это ушло в прошлое. Подруги по лагерю покупали съестное за рубли и, покончив с покупками, уже направлялись к выходу, как вдруг навстречу им бросилась женщина в белой майке и тапочках на босу ногу.
«Мои дорогие, как я вас сохранила!» — в искреннем порыве воскликнула она, поравнявшись со своими бывшими рабынями. Ее простроченное морщинами испитое лицо расплылось в доброжелательной улыбке. Только глаза свидетельствовали о ее былой привлекательности. Они всё еще вспыхивали порой озорными огоньками.
Это была Александра Романовна Гридасова, бывшая начальница магаданского женского лагеря, депутат магаданского горсовета, некоронованная королева Колымы, приехавшая в этот холодный край по комсомольской путевке то ли подавальщицей, то ли канцеляристкой. Здесь ее и приметил пожилой генерал Никишов.
Увлеченный до умопомрачения бойкой девицей, Ники-шов, не долго думая, отправил жену и сына «на материк», женился на Шурочке Гридасовой, и она в одночасье стала единодержавной правительницей колымского края, верши-тельницей судеб заключенных, хозяйкой жизни и смерти многих тысяч людей.
Неожиданная встреча в булгаковском гастрономе завершилась через несколько дней обильным застольем на квартире у одной из подруг. Гвоздем хорошо продуманной программы вечеринки была Гридасова. Осушив несколько шкаликов водки с шампанским, бывшая комендантша «раскололась» и поведала собравшимся историю своего расставания с мужем.
После разжалования генерала Никишова приехала Александра Романовна с детьми и пьяницей мужем в Москву. Все шубы, драгоценности, сделанные руками заключенных ларцы, вышивки и кружева были проданы, а деньги дружно пропиты бывшим генералом, его избранницей и ее очередным любовником.
Тогда-то беспощадная супруга выставила покрытую грязным тряпьем кушетку с уже недвижимым, но всё еще живым генералом на лестничную площадку, где умирающий пребывал до тех пор, пока задыхавшиеся от зловония соседи не разыскали когда-то изгнанного генералом старшего сына. Тот и забрал отца вместе с его насквозь провонявшим лежаком.
Таков был конец одного из многих советских палачей. Его не судили, как коменданта Освенцима Рудольфа Гесса, его не повесили на месте преступления, как освенцимского палача. Но судьба сама уготовила ему заслуженное возмездие.
А Шурочка? Что она? Она продолжала жить, выпивать и изредка выпрашивала деньги у бывших колымских «зечек». И те, которых она не уничтожила, не стерла в порошок, не сломала в своем колымском царстве, а даже помогла выжить (такое тоже редко, но бывало!), давали ей деньги. Ведь жена Никишова была человеком настроения. Кого казнила, а кого и миловала!