Мы и они
Ближе к концу процесса для нас, «синхронистов», всё меньше и меньше оставалось в нашей работе непреодолимых профессиональных, технических и даже психологических трудностей. Но одна непреходящая трудность каждый раз требовала от меня напряжения всех моих духовных и физических сил. Она была тесно связана с событиями и переживаниями моей жизни. Это живая рана внутри меня. Стоит ее коснуться неосторожным словом, и она начинает кровоточить, а я чувствую острую душевную боль. В Нюрнберге эта боль почти никогда не утихала.
Большинство моих соотечественников, переживших эпоху сталинской диктатуры, не усомнятся в искренности и правдивости этих строк моего грустного повествования. Но я вынуждена иногда делать над собою усилие, чтобы не нарушить моего обещания писать «правду и только правду». А в этом случае правда заключается в том, что я не могла не проводить бесконечные параллели и сравнения между показаниями подсудимых и фактами нашей советской действительности.
Для некоторых читателей такие сравнения могут показаться чересчур назойливыми и даже нарочитыми. Но недаром взяла я в качестве девиза слова из судебной клятвы «ничего кроме правды!». Не только сейчас, в тот момент, когда я пишу эти строки, моя старая память вплетает этот лейтмотив в симфонию, а может быть, в какофонию моих воспоминаний, — нет, и тогда он громче всего звучал в моей душе. Мне казалось иногда, что я разом присутствую не только на том историческом Нюрнбергском процессе, но и на другом, незримом, немыслимом тогда и, к сожалению, так и не состоявшимся в наши дни. Это процесс над нашими собственными, «родными», отечественными палачами, которые в силу принадлежности к одной с нами стране и народу кажутся мне еще более страшными и омерзительными, чем нюрнбергские.
Лагеря, колючая проволока, бессмысленность и жестокость карательных кампаний — всё было так похоже и так узнаваемо, что, казалось: заплечных дел мастера СССР и Германии где-то регулярно обменивались опытом и секретами мастерства друг с другом так же, как комендант Освенцима с комендантом Треблинки.
Неизбежные различия в организации массовых репрессий и истребления людей только подчеркивали общую направленность режимов на самосохранение путем уничтожения любого потенциально непокорного и в то же время всякого просто подвернувшегося под руку и неспособного оказать сопротивление гражданина родной страны или иностранца.
Кое-какие различия, спору нет, существовали, например, в выборе жертв. Большевики специализировались главным образом на своих верных соратниках и единомышленниках, нацисты отдавали предпочтение идейным противникам и «неарийцам», прежде всего семитам. Но время от времени эти различия стирались перед лицом «революционной» ли, «государственной» ли необходимости, как ее понимали диктаторы. Разве не резали нацисты своих штурмовиков и разве не дошел сталинский режим в конце концов до подготовки и осуществления массовых репрессий против десятка национальностей, включая и евреев? Кроме того, постоянная готовность огромной машины репрессий и там и тут приводила иногда к тому, что маховик шел вразнос и брали всех подряд, включая ни в чем не повинных детей, женщин и стариков.
Люди последующих поколений не могут представить себе, сколько детей сидело в лагерях и в нацистских, и в советских. Здесь, к счастью, не было полного совпадения. Советских детей сначала с возраста 12, а потом с 14 лет, хотя и сажали в лагеря за подобранные после жатвы колоски, за конфеты, полученные от оккупантов, и т. п., но все же не бросали живыми в газовые камеры и в печи крематориев.
Хочу вспомнить девочку, оказавшуюся в одной камере с моей знакомой Бертой Джафаровой, женщиной, прошедшей многие тюрьмы Страны Советов и колымские лагеря. Берта плакала, когда рассказывала эту историю. Маленькая «дочь кулака» (с виду ей было трудно дать и 12 лет) попала в тюрьму за то, что «нелегально» приехала из сибирской ссылки навестить свою городскую родственницу, которая жила где-то на Украине. С горьким плачем девочка говорила своей сокамернице: «Как только приеду домой, выпущу мою канарейку…».
Сейчас в Германии и США изданы стенограммы Нюрнбергского процесса, в России вышел сборник материалов Нюрнбергского процесса в семи томах, «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына, «Справочник по ГУЛАГу» Жака Росси, не говоря уже об огромном массиве опубликованных и неопубликованных, но ныне доступных немецких и советских архивных документов, научных исследований и монографий, воспоминаний заключенных Советского Союза и нацистской Германии. Сравнительное исследование двух тоталитарных систем впереди, и теперь оно возможно. Но, невзирая на все различия, я не сомневаюсь, что одним из главных общих признаков этих систем будет признано массовое преследование и уничтожение людей.