Даже среди представших перед Трибуналом отборнейших мерзавцев судьи провели в соответствии с результатами процесса различия в оценке их преступлений и в мере возмездия.
Двенадцать подсудимых были приговорены к смертной казни через повешение (Геринг, Риббентроп, Кейтель, Розенберг, Франк, Фрик, Штрейхер, Заукель, Йодль, Зейсс-Инкварт, Кальтенбруннер и Борман), трое подсудимых — к пожизненному тюремному заключению (Гесс, Редер, Функ), двое — к двадцати годам заключения (Ширах, Шпеер), Ней-рат был приговорен к 15, а Дениц — к 10 годам тюрьмы.
Подсудимые Шахт, Папен и Фриче были оправданы.
Трибунал объявил преступными организациями руководящий состав нацистской партии, гестапо, СД и СС, но не признал преступными СА, гитлеровское правительство, верховное командование и генеральный штаб.
Такой финал был неприемлем для советских судей и обвинителей, и после оглашения приговора Лоренс сообщил о занесении в протокол судебного заседания Особого мнения члена Трибунала от СССР генерал-майора И. Т. Никит-ченко в связи с оправданием Шахта, Папена и Фриче, неприменением смертной казни к Гессу и непризнанием преступными организациями имперского правительства, генерального штаба и верховного военного командования германских вооруженных сил. Никакого другого выхода из создавшегося положения у члена Трибунала от СССР не было.
Москва, точнее Правительственная комиссия по Нюрнбергскому процессу, возглавляемая Андреем Януарьевичем Вышинским и незримо руководимая самим Иосифом Виссарионовичем, негодовала по поводу приговора. А между тем оправдательные приговоры со всей очевидностью были связаны с тем, что Шахт, Папен и Фриче не могли быть поставлены в один ряд с теми преступниками, которые сидели рядом с ними на скамье подсудимых. Кроме того, в какой-то мере оправдание одних и смягчение участи других подсудимых делали психологически еще более вескими смертные приговоры ведущим нацистским преступникам.
И мне Нюрнбергский приговор показался примером земной справедливости. Тем более, что было с чем сравнить. Я имею в виду, например, приговор по делу «антисоветского право-троцкистского блока». Советским гражданам эта возможность была предоставлена не каким-нибудь «самиздатом», а народным комиссариатом юстиции СССР, публиковавшим в марте 1938 года в «Правде» и «Известиях» подробные сообщения о заседаниях Военной коллегии Верховного суда Союза ССР. В том же году полный судебный отчет вышел отдельным изданием.
Читая этот 700-страничный документ через 60 лет после его опубликования, приходишь к выводу, что он представляет собой ценнейший материал для будущего сравнения с приговором Международного Трибунала. И тогда, в 1946 году, слушая приговор в Нюрнберге, я невольно вспоминала Московский процесс 1938 года под председательством В. В. Ульриха. Государственным обвинителем на том процессе выступал прокурор Союза ССР А. Я. Вышинский.
Эти два палача за 7 дней Московского процесса сумели приговорить к высшей мере наказания — расстрелу — 18 подсудимых. Лишь трое были приговорены к разным срокам тюремного заключения от 15 до 25 лет.
Вот это был ударный коммунистический труд! Вот так коммунисты судили коммунистов, в прошлом своих верных соратников и единомышленников. Ни о каком реальном соблюдении процессуальных норм не могло быть и речи. Благо жертвы не сопротивлялись, будучи уверенными, что всякое сопротивление Великому Вождю бесполезно, и поэтому предпочли признать себя изменниками социалистической родины.
Таким признанием они, может быть, надеялись спасти от беспощадных преследований своих близких. Но эти надежды не сбылись. Родственники «врагов народа» подлежали в стране социализма уничтожению или пребыванию в лагерях как «члены семей изменников родины» (ЧСИР или просто ЧС).
Другое дело в Нюрнберге, где суд длился 250 дней, Международный Трибунал прилагал все усилия, чтобы не отступать от процессуальных норм, принятых и зафиксированных в документах, подписанных членами Трибунала. И насколько же весомы и справедливы те 12 смертных приговоров, которые вынес Трибунал. И в этом тоже заключается значение Нюрнбергского процесса для будущих поколений.
Пора бы мне кончать. Но поставить точку, оказывается, так же трудно, как и написать первую страницу автобиографического повествования. На память приходят всё новые и новые эпизоды, которыми была заполнена наша необычная нюрнбергская жизнь.