Тогда в кафе Абраша впервые попробовал эклер: «мягкое ничто, наполненное сладким воздухом».
«Ах, какая прелесть», – повторил он, потягивая через соломинку игристое ситро. Шагал увлеченно делал зарисовки, прихлебывая остывший кофе.
Доев пятый эклер, Абраша заскучал. Он стал рассматривать нарядных прохожих, цветущие каштаны и, пригревшись, как кот в теплых лучах весеннего солнца, он было уже задремал, как вдруг в его поле зрения появилось нечто столь необычное, что Абраша мгновенно проснулся.
Через дорогу наискосок шел странник, скорее, это был не странник, а юродивый, вернее, это было нечто среднее между попом, юродивым, странником и сумасшедшим. Его облик настолько выпадал из общей картины, что Абраша потер виски. Это был большой, пузатый мужик со всклоченной бородой, обрамлявшей распухший нос и заплывшие глаза. Он шел босиком, опираясь на длинный посох. Поверх грязной ночной рубахи был наброшен рванный узбекский халат с торчащими клочьями ваты. Картину дополняла петлюровская папаха и кобура от маузера, которая болталась на огромном засаленном животе. Он уверенно направлялся в сторону кафе, волоча за собой двух плешивых полуживых собак, таких худых, что породу определить было невозможно. Прохожие предусмотрительно уступали дорогу.
«Если бы я увидел такую картинку в Гомеле, я бы, наверное, тоже удивился, но здесь на фоне нарядных парижан и цветущих деревьев, он производил убийственное впечатление», – говорил Абраша.
Он толкнул Шагала в бок, но тот, мельком взглянув, продолжал работать. Он разочаровал Абрашу – оказывается, это был вовсе не странник и никакой не юродивый, а известный литературный анархист Панкрат Бакунин, автор нашумевшего сборника стихов «Смерть труду».
Основная идея Панкрата сводилась к тому, что художник никогда и ни под каким видом не должен работать. «Работа убивает мысль», – утверждал Панкрат и твердо следовал своей идее -– с утра до вечера он лежал на диване и мыслил.
Поздоровавшись с Шагалом, он уселся за соседним столиком и вытянул в проход грязные ноги с годовалыми ногтями, и Абраша готов был поклясться, что Панкрат был без штанов. «Не может быть, – думал он, – вот поэты, рассеянный народ, кому скажи – не поверят. По улице, в рубахе на голое тело».
Здесь появился официант, высокий породистый мужчина лет сорока пяти. «Ну что же вы, Панкрат Филимонович, вы же сами знаете. Нельзя с собаками, посетители не любят». – «Да ладно тебе. Ваше превосходительство, – прервал его Панкрат. – Позови-ка лучше Моль. Скажи, что борзые не кормлены, пусть костей соберет».
Молью была жена Панкрата Зина, до замужества Молина. Она работала на кухне посудомойкой. Официант появился через минуту с внушительным газетным свертком. «Занята она, Панкрат Филимонович, кланяться велела и косточек просила передать». Панкрат принял кости и официант удалился.
Панкрат задумчиво опустил кости в бездонный карман и, по всей видимости, уходить не собирался.
Он выпятил живот и в дырку в рубахе Абраша увидел нечто мохнатое. «Точно, голый, надо предупредить человека, – подумал он, а то спохватится, будет стыдно». Сперва он попытался жестами показать Панкрату, в чем дело, но тот смотрел в сторону. Тогда Абраша подошел к нему и, нагнувшись к уху, прошептал: «Извините, пожалуйста, вы, кажется, забыли надеть брюки».
Панкрат удивленно посмотрел на Абрашу маленькими мутными глазками и громко спросил: «Ты что, приезжий, что ли? Как звать?»
«Абрам Жердин, – я из Гомеля приехал, к Шагалу по делам. Вот, нитки ищу».
«А деньги у тебя есть?» – спросил Панкрат недоверчиво. «Конечно, как же без денег. Конечно, есть». – «Ну, тогда тебе повезло – есть у меня нитки. Пошли ко мне домой, здесь рядом, через дорогу и один квартал».
Абраша очень обрадовался, что, наконец, нашел то, что надо, но не подал вида. И обернувшись к Марику, сказал: «Марик, я ненадолго». – «Давай, давай, – ответил Шагал, не отрываясь от работы. – Если меня здесь не будет, знаешь, как дойти домой».
По дороге Абраша, чтобы поддержать разговор, поинтересовался: «Панкрат Филимонович, а почему ваши собаки такие тощие». «Ничего ты не понимаешь, Гомель, – ответил Панкрат надменно-презрительно, – это не собаки, понимаешь! Это борзые. Бор-зы-е! Их надо в форме держать, а то породу спортишь. Это тебе не какой-нибудь фокстерьер. Надо разбираться».
В комнате у Панкрата был свинарник. Скорее, это можно было назвать свинотекой или свиной библиотекой, потому что везде: на полу, на столе, под кроватью в беспорядке валялись книги. На обложках всех книг было написано: «Смерть труду! Панкрат Бакунин». На стене висел вытертый ковер с нарисованной посредине тачанкой, окруженной арабской надписью.