День четвертый
На этот раз Абраша проснулся сам. Его никто не будил. Он просто открыл глаза. Было еще очень рано. Марик спал на топчане у окна. Солнечный луч лежал на стене, увешанной рисунками и картинами, высвечивая Абрашин портрет, и от этого еще невысохшие краски горели удивительным ярким светом. Все образы на картине кружились в волшебном танце, и Абраше показалось, что он даже слышит музыку. Как-будто далеко-далеко, в другом мире играет оркестр. Он явно слышал мелодию вальса. В звуки труб вплеталась одинокая скрипка, то плача, то смеясь, она пела почти человеческим голосом. Мелодия звучала так отчетливо, что глядя на картину, Абраша начал тихонько подпевать. Сначала он просто мурлыкал, но потом даже сочинил слова. Он напевал о том, что скоро он купит нитки и поедет в Гомель, и все будут танцевать от радости, когда он вернется.
Но вдруг он услышал сердитый голос Шагала: «Ты что, шлемазл, совсем сошел с ума? Что ты распелся в такую рань?» «Извини, пожалуйста, Марик, – ответил Абраша и торжественно продолжил, – кто бы, чтобы ни говорил, но я должен тебе сообщить, что ты самый настоящий гений, самый что ни на есть. Я не знаю, как тебе это удается, но в твоих картинах даже звучит музыка!» «Ладно, можешь не подлизываться! – ответил Марик, – скоро пойдем за твоими нитками».
Они не спеша оделись, позавтракали и вышли в город.
Я не буду здесь описывать, как они шли по Парижу, как покупали нитки, а лучше приведу выдержку из Абрашиного дневника и вы увидите, как непросто оказалось купить нитки в Париже. Итак...
«Покупка – всегда дело нелегкое и я не буду утверждать, что гомельчане святые люди, нет. В Гомеле вас тоже могут обмануть за три копейки. Но таких мелочных врунов и негодяев, как французы, я в жизни не встречал. Все лавочники как будто сговорились, пытались всучить мне гнилые нитки. Они, наверное, думали, что если я из Гомеля, так я полный идиот. Но здесь они просчитались. Что-что, а нитки я знаю очень хорошо, и меня не проведешь. Они мне вымотали все нервы, пока дали хороший товар. Правда, это еще вопрос, кто кому вымотал.
А потом они заломили мне такую цену, что можно было подумать, что эти нитки из чистого золота. Спасибо дяде Соломону, царство ему небесное. Он научил меня торговаться. Я сражался за каждый сантим, даже Марику понравилось. Уходил ровно пять раз, и каждый раз лавочник ловил меня в дверях и снижал цену. Только на пятый раз, когда я ушел уже по-настоящему, он догнал меня через два квартала и дал настоящую цену. Честно сказать, я бы и сам вернулся, потому что дядя Соломон меня так учил: если пройдешь два квартала и тебя не догонят – возвращайся и покупай товар, а если тебя догоняют на пятый раз – больше не торгуйся, может быть совсем чуть-чуть, а то тебя просто выгонят в шею: любому терпению приходит конец. Благодаря этой науке я, наконец, купил нитки и совершил очень выгодную сделку – за три огромных ящика ниток я заплатил, вы не поверите, всего три червонца. Это почти вдвое дешевле, чем я рассчитывал. Теперь нам ниток должно хватить, по крайней мере, на два года, а может даже на два с половиной.
В этом Париже, надо сказать, все сплошной обман. Возьмите хотя бы эти «эклеры». Вы не подумайте, я не говорю, что они невкусные, они-таки да, очень даже вкусные, но там же нечего есть! Один сладкий воздух. Чтобы наесться эклерами, надо их кушать с хлебом или, по крайней мере, сразу слопать двадцать штук. Но кому это по карману, вы же понимаете, я не Ротшильд.
А это их шампанское? Что это такое? Один сплошной газ и кислая вода. Наливают полный стакан, но вы не спешите, сразу не пейте. Подождите пять минут, пока выйдет газ, а потом и посмотрим, сколько у вас останется. В лучшем случае полстакана кислятины. Про вино вообще не хочу говорить, а то начнется оскомина. «Отрава дней моих», – как говорил дядя Соломон, только по-другому поводу.
Теперь возьмем булки, это ведь даже смешно. Французы их, наверное, специально вытягивают, чтобы больше казались, тонкие, как карандаши. У нас в Гомеле на семью из восьми человек одного батона хватало. А здесь мне одному надо два таких, а стоит такой карандаш в два раза дороже нашей гомельской булки, не понятно на кого они рассчитывают. Хлеба черного вообще нету, только устрицы едят, прости Господи. Лучше не буду вспоминать, а то рвота начнется. Французы их лупят за милую душу и еще мерси говорят, хуже нищих.
У нас в Белоруссии крестьяне свиней кормят этими устрицами, а здесь их подают в ресторане, честное слово, сам видел.
Вообще с продуктами у них плохо, сыр продают весь порченный, совершенно очевидно, воняет ужасно. В сырном магазине как в общественном туалете, я даже нос заткнул. А этот продавец, наглый тип, сует мне эту вонючку, попробуйте, какая прелесть, издевается негодяй. Я еле добежал до дверей, чуть отдышался.